Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Вечерами порт искрился огнями, с танцплощадок неслась музыка. Казалось, что мы не за Полярным кругом, а где-нибудь на материке. Только вечера для конца августа были холодны.

От Москвы нас отделяли пять часов езды на поезде до Норильска и шесть часов полета через Сыктывкар. Всего одиннадцать.

Я снова собираюсь на Таймыр. Таймырский отряд, сформированный в нашем институте, отправлялся раньше других. В начале апреля нужно было уже быть в тундре. Если ехать позже, то неизбежны приключения в пути — наступит весна и спутает все карты. Может случиться и так, что застрянешь где-нибудь и просидишь здесь все лето. Это нас не устраивало.

В разгар сборов к нам как-то пришел парень.

— Студент ВГИКа, Тимлин, — отрекомендовался он.

— Чем можем быть полезными? — спросил я его.

— Я должен делать дипломную работу, — объяснил Тимлин. — Очень хотелось бы попасть к какому-нибудь северному народу. Может быть, можно устроиться в вашу экспедицию?

Этого никто не знал. Такие вопросы решает начальство. Получить кинодокументы об экспедиции было, конечно, заманчиво. Но увеличение отряда и груза усложняло работу. Да и парень выглядел несколько хрупким для северных вояжей. Руководствуясь соображениями о том, что впечатление может обмануть (ведь зачастую могучие на вид оказываются весьма слабыми в экспедиционных условиях), я начал переговоры.

Выяснилось, что начальство в принципе не возражает против включения в состав экспедиции кинооператора. Эдди, так звали Тимлина, был в восторге. За время совместного дежурства около разных кабинетов и составления всяких бумажек мы познакомились ближе и перешли на «ты». Эдди был родом из Киева. Побывал в Казахстане, на Урале, кое-где в Восточной Сибири. Увлекался в основном документальными киносъемками.

Наконец формальности были закончены. Эдди зачислили в отряд, и можно было готовиться к отъезду.

И вот наступил день, когда мы отъехали от института на «пикапчике», набитом нашими вещами. Можно было считать, что экспедиция началась…

На следующий день мы уже шли по Красноярску. В Красноярске было пыльно и душно, в меховых куртках мы обливались потом. Потом был Енисейск, Подкаменная Тунгуска, Туруханск, Игарка и Норильск. Енисейск встретил нас свежестью немного подтаявшего снега и тишиной. В столовой аэродрома Подкаменной Тунгуски шум тайги проникал даже сквозь обитые войлоком двери и законопаченные окна. Ветерок был полон запаха хвои. Этот аромат сопровождал нас и в Туруханске. Игарка, как всегда шумная и многолюдная, глянула на нас со всех сторон табличками на всех европейских языках: «Не курить!» В этом городе — культ леса. В Норильске мороз заставил надеть унты, поднять меховые воротники.

В Дудинке старый знакомый — кладовщик аэропорта — скрупулезно расклеил ярлыки на все двадцать мест багажа, выписал квитанции и с некоторым ехидством изрек:

— Что, со своим тезкой Юрием Власовым решил потягаться?

Мне ничего не оставалось, как кротко ответить:

— Снимаем фильм.

— Бандаж купи, — протараторил кладовщик, — а то ничего не снимешь.

Спорить с ним было бесполезно. Сто пятьдесят килограммов на брата при постоянном передвижении по тундре давали ему перевес в этом споре.

— Ну, счастливо. Хороший ты малый, только легкомысленный, — сокрушил меня последним ударом кладовщик.

— Спасибо за благословение, — сказал Эдди.

— Что? — не понял кладовщик.

— Спасибо, говорю, за хорошее напутствие, — огрызнулся Эдди.

Кладовщик молча похлопал его по плечу.

— Идите-ка, погуляйте, ребята, — сказал он, — а то мне надо груз принять.

Мы вышли из кладовки, громко именовавшейся камерой хранения багажа и ручной клади. Эдди ткнул пальцами в табличку с этой надписью и сказал:

— Поэма, а не название. Организация Объединенных Наций — и то всего три слова, а тут, пока прочтешь, на самолет опоздаешь.

Кладовщик был явно задет. Он напустил на себя равнодушный вид и ответил ударом на удар:

— Первый раз на Севере?.. Ясно… У нас не опоздаешь. Денек-другой подождешь вылета, а там и сам не захочешь опаздывать.

— Что, разве наш вылет откладывается? — спросил сбитый с толку Эдди.

— Еще не было такого, чтобы вовремя вылетали, — бросил ему уже на ходу кладовщик и нырнул в клубы пара, окутывавшего дверь.

Мы бросили свои рюкзаки под отличные кресла, совершенно не гармонировавшие с простенькой обстановкой здания аэропорта, стали рассматривать пассажиров.

Погода на Таймыре всегда капризная. Вылеты то назначаются, то отменяются, а пассажиры ждут.

Люди независимо от темперамента становятся похожими на йогов, погруженных в себя и в изучение того, что их окружает. Только неисправимые холерики время от времени навещают для разрядки начальство, столовую и ближайший магазин. Наиболее умудренные опытом спят.

Почти все экспедиционники независимо от профессии выглядели, как родные братья, которых папа и мама облачали в одинаковые меховые куртки, штаны и унты. Мы были одеты так же.

Иногда с улицы вбегал какой-нибудь ошалелый от хлопот человек и деловито осведомлялся:

— Геофизики?

— Нет, — отвечали мы.

— Геологи?

— Нет.

— Геодезисты?

— Нет.

— Зимовщики?

— Снимаем фильм, — поясняли мы и шли с ним, чтобы помочь погрузить в самолет или на машину ящик, контейнер, кучу мешков или что-нибудь подобное.

Кроме ехавших в «поле» были в аэропорту и ребята с какой-то зимовки, ожидавшие вылета на Большую землю. Они, видимо, не кончили праздновать окончание зимовки. Их всех роднило выражение некоторой отчужденности и какой-то растерянности: кончилась зимовка, надо расставаться, а привыкнуть к этому сразу не удается. К тому же суровая и полная большого напряжения жизнь в Арктике делает людей, с одной стороны, отзывчивее, а с другой — более строгими в оценках. «Свои» привычны до мелочей, а те, с кем приходится сталкиваться вновь, часто не походят на «своих».

Зимовщики смотрели на ожидающих пассажиров немного снисходительно. Так смотрят фронтовики, у которых еще гудит в голове от грохота взрывов, на безнадежных тыловиков.

Ребят было легко понять. Через некоторое время и мы, возвращаясь назад, будем также непроизвольно, критически поглядывать на встречных, шуметь из-за мелких проволочек и формальностей, возмущаться разными несправедливостями, которые сейчас кажутся слишком незначительными.

Мы старались не мешать этим парням, которые оккупировали целый угол, где о чем-то бурно спорили, обнимались, стучали кружками и пели. Они прощались со своим миром.

Дожидаться вылета слишком долго не пришлось. В самый разгар беседы с пришедшими проводить нас друзьями диспетчер высунул голову из своего окошечка и закричал: