Тамара Илатовская - Семь баллов по Бофорту

— Роман, — кричит Миша, — присматривай за ней. — унесет ветром!

— Никуда меня не унесет. Я хочу видеть, как убивают кита.

Ходит по городу тихий, вежливый человечек, спорит из-за газетной статьи, из-за программы экзистенциалистов. И вдруг оказывается, что в нем, как и в его волосатом прапращуре, не имевшем никакого понятия о цивилизации, сидит звереныш, жизнерадостный и бездумный. И достаточно легкого толчка, чтобы этот звереныш издал торжествующий рык. Все предки — от преследователей мамонта до любителей механизированной погони — вместе с ним бросают воинственный клич. Да здравствует охота, азарт, погоня! Ветер и море и оглушительные всплески огня. Мы вольный бриг, бороздящий океаны. Свобода! Мы узнали ее терпкий привкус. И мы ни на что не променяем ее. Слышишь, капитан, ты стоишь у штурвала, но мы видим, куда ты поворачиваешь корабль. Вперед, бей Белого кита, бей Моби Дика и никогда не поворачивай назад!

Приглушив мотор, «Ретивый», как чайка, качается на волнах — ждет. Впереди рассыпается фонтан. Рукоятка телеграфа брошена на «полный вперед». Мы не плывем — летим. Прямо по носу из воды выворачивается темная лоснящаяся спина. Она медленно перекатывается вперед. Над водой поднимается гигантское туловище, обнажается рыло с добродушной усмешкой и подслеповатый глаз. Кит на секунду как бы повисает над морем. И в эту секунду выстрел вжимается в перепонки, мы глохнем и крутим головой. На могучей хребтине расплываются два кровавых пятна. Кит с шумом уходит в воду, показав лакированный хвост. «Ретивый» проскакивает вперед, потом капитан останавливает машину. Все, кто есть на палубе и мостике (здесь вся команда), напряженно вглядываются в море. Но убейте меня, если там что-нибудь видно. Вася Чейвун, нижний стрелок, машет рукавицей вправо. Все поворачиваются туда. Там вспыхивает фонтан. Ох, как далеко от нас! Штурвал бешено откручивается вправо, так что прыгает, звенит штурвальная цепь. «Полный вперед!». Мы снова летим над волнами (откуда у развалины такой ход?), но море уже поглотило кита. Он нырнул, взметнув тучу брызг и пены, лишь мелькнули две светлые ссадины на спине. И снова топчемся на месте — пока у кита хватает дыхания.

— Вот он!

Гремит штурвал, динькает телеграф. Спина кита лениво выкручивается над водой. Далеко, далеко еще! Стрелки́ не трогают свои ружья. Они лучше знают, что далеко.

Толя разворачивает «Ретивый» левым бортом. Я вижу совсем рядом морщинистый китовый глаз, он быстро погружается.

— Стреляйте же! Ну, стреляйте!

— Упадете! — сердится Миша, — Неудобно им сейчас стрелять, надо катер назад подать…

Мы снова глохнем от разрыва. Не видно, попали или нет: кит уже под водой, и на его месте стынет продолговатая зеркальная гладь, как бывает над водоворотом.

Капитан ведет «Ретивый» вперед, забирая немного влево. Вглядывается в пустынное море и еще забирает влево. Мне кажется, что он уже устал от погони и плюнул: будь что будет — вперед и все. Я чувствую, мы уже обогнали кита и не видать его нам, как своих ушей.

— Вот он!

Кит всплывает совсем близко. На его спине четыре желтых пятна. «Вот он!» — кричу я. Кит поднимается из волн прямо у нашего носа. Гремит залп, еще один. Из темной спины хлещут красные струи, вода вокруг становится багровой, будто в море только что село солнце. И снова кит погружается в холодные глубины, только качается на волнах зеркальное пятно да кровавая мутная тень. И снова мы бежим, только тише. Миша тычет рукой в море:

— Видишь?

— Не вижу.

— Жирное пятно на воде видишь?

— Не вижу никакого пятна!

— Его плохо видно, но мы уже привыкли…

Так вот оно что: кит указывает на воде свой путь, как подбитая подводная лодка. Но я, откровенно говоря, так и не вижу никаких пятен. Опять залп. Кит с тяжким, медленным всплеском уходит в воду. Он отупел и лезет прямо «Ретивому» под бок. Поднимается он все чаще. И вот, вынырнув у самого борта, выбрасывает фонтан. Лицо, руки, объектив фотоаппарата залиты зловонной, липкой жидкостью. Нет ничего ужаснее китового фонтана! От такого сюрприза можно ошалеть. Вокруг кита закатная киноварь — кровоточат раны. И снова залп. Не попали.

— Качает сильно! — кричит капитан. — Не прицелишься…

Я смотрю вокруг и будто просыпаюсь. Оказывается, небо уже свинцовое, тучи лохмотьями болтаются на мачте. «Ретивый» пляшет на волнах, как подсолнечное семечко. Злорадно несется прямо на нас зеленая, в белых лишаях гора. Ох, как быстро она несется! Сейчас накроет наш катерок. Небо, небо закрывает гора! Уже холодом, колючими брызгами веет от нее. Сейчас… Я закрываю глаза и вцепляюсь в поручни. Но гора подныривает под брюхо «Ретивого» и вздымает его на хребте, выбирая, куда бы сбросить. Рядом услужливо выгребается бездонная яма с пологими зелеными краями. Мы шлепаемся в яму, так что трещит днище и лихорадочно звонит авральный колокол. Буц, буц. Море в ярости, пена на губах.

— Вот он! Вот он! — кричит Миша.

Стармеха почти не слышно — сатанеет норд-вест.

Кит показывается где-то внизу, под горой, мы — на горе. Ну и силища в звере! Я разыскиваю в длинном, как хобот, рукаве часы: мы гоняемся за китом пять часов.

— Ну и кит! — кричу я капитану. — Ну и гад!

— Бывает, по десять часов бегаем! — кричит Толя. — Этот еще ничего!

И вдруг «Ретивый» потрясает удар, будто сходу мы наскочила на мель. Это кит. Я вижу под бортом его добродушное рыло. Идет в атаку. Кит штурмует наш катер. И это не так уж смешно, потому что мы одинаковой длины, кит даже побольше. Киты добродушны до глупости, но, раненные, они бросаются на корабль. Вася Чейвун и Боря Долгодушев в упор расстреливают атакующего кита. Я точно знаю, что мы затонем.

— Кончается кит! — кричит капитан.

Кит вертится у катера, слепо тычется в борт. Залп. Судорожный удар хвостом, упругий кровавый фонтан. В кита бросают гарпун, подтаскивают исполинскую тушу к борту. Палуба встает на ребро и тщательно умывается ледяной водой. Руки, губы соленые, сапоги и брюки в воде. С борта, как только откатывается волна, повисают вниз головой четверо. Шаманят над китом. Воткнули в него шланг. Кит толстеет на глазах: его накачивают сжатым воздухом, чтоб не затонул. Крепят, надутого, цепями у борта. К штурвалу становится Дима. Капитан направляется в кубрик. Лицо его спокойно и даже вяло. И говорит он вяло, будто нехотя. (Но я уже видела его глаза, когда мы гнались за китом.) Он зовет обедать.

— Нет, нет, спасибо, я что-то не хочу!

Дрожь пробирает, как вспомнишь о еде. Но капитану кажется, что я сомневаюсь в качестве обеда.

— Мясо отличное, оленье! — кричит он.

Я трусцой бегу к борту. После этого жизнь сразу становится светлее и перспективнее. Я с интересом наблюдаю за китом, который пришвартован с подветренной стороны, как раз у моего правого борта. Лопасти хвоста с шумом рассекают волны: шшу, шшу, шшу.