Дэн Гемайнхарт - Койот Санрайз [Невероятная гонка на школьном автобусе] [litres]

Я пошарила под диваном, где мы хранили бубен – один из нескольких, что у нас были, просто на всякий случай. Достала его, кинула Сальвадору. Он поймал бубен, но вдруг как-то оробел и уставился на меня удивленно.

– Играй! – подбодрила я его и выдала последние строчки второго куплета:

Сальвадор сидел истуканом, и я засмеялась, укоризненно качая головой. Черт возьми, как можно стесняться играть на бубне? Просто колоти им об коленку, и все дела.

Родео вздумалось исполнить соло на гитаре – не очень-то умелое, а Сальвадор спросил у меня: – Кто это? – а я сказала: – Мы! – сказала, улыбаясь, балдея от чувства полета, а Сальвадор переспросил: – Нет, это самое, кто эту песню раньше пел? – а я ему: – Ленгхорн Слим! – а он только: – Кто? – а я ему: – Неважно, теперь мы ее поем, играй давай! – и дотянулась до него и шлепнула по бубну, который он все еще держал опасливо, словно бомбу какую-нибудь, вот чудак!.. Я шлепнула по бубну, и Сальвадор поежился, но все-таки начал играть, просто колотить в такт бубном по ноге – самый ленивый способ играть на бубне, но лучше, чем не играть вообще, и веселый перезвон вписался в песню, словно так и надо, и мама Сальвадора захлопала в ладоши погромче, а мы с Родео перешли к последнему куплету. [15] Ленгхорн Слим – современный американский певец, автор-исполнитель собственных песен.

Айван – наверно, эта наша свистопляска нарушила его сон – выглянул, позевывая, из-за занавески моей комнаты, но тут же замер, разглядывая всю нашу компанию. Похоже, концерт не произвел на него большого впечатления. Он прошел вперед, огибая музыкантов, топорща прямой, как палка, хвост, и вспрыгнул мне на колени. Посмотрел на меня своими невероятными кристаллами голубого хрусталя, и я почесала его за ушком.

Как здорово, что Айван выбрал мои колени, хотя на выбор у него было пять пар.

Мое сердце наполнилось радостью до краев. Я пела песню вместе с Родео, чуть-чуть перекрикивая ритмичные хлопки и гул бубна, и весь мир вокруг меня кипел весельем, и Лестер колотил пальцами по рулю, как по барабану, и следил за дорогой, чтобы мы летели, не снижаясь, и единственный и неповторимый Айван грел мне колени: тут-то оно и возникло, то самое ощущение, ощущение, что воспаряешь над землей. Я сидела в самой гуще музыки, среди всех, и у всех душа пела, и это длилось, казалось, целую вечность, и казалось, что это было и будет всегда, и казалось, это маленькая частичка того, что на свете всего главнее. И казалось, это семья. У меня приятно защемило сердце.

А потом, ну конечно же, песня закончилась. Брось, Койот, не дури: естественно, песня закончилась. Ладони перестали хлопать. Бубен куда-то пропал. И я рухнула с небес на землю, снова влезла в свое тело и почувствовала, что у меня на коленях – только кот и больше никого, почувствовала рядом с собой пустоту: на диване рядом со мной никто не сидел, и – ума не приложу почему – почувствовала, что на глаза набегает что-то жгучее, что-то похожее на слезы, и я отвернулась от всех, уставилась в окно – на окружающий мир, где не было, казалось, ничего, кроме пустынного шоссе.

Сколько же на свете печали.

– Боже правый, ну и жарища, – сказал Родео. Убрал руку с руля, утер лоб.

– Август в Джорджии, чувак, – хихикнул Лестер. – А ты думал?

Родео не преувеличивал. Жара была самая настоящая, даже если опустить все стекла во всех окнах на всем белом свете. Сальвадор и его мама по-прежнему дремали на диване, а мы с Лестером сидели за спиной Родео: смотрели, жмурясь, на солнце, обливались потом.

– Это да, брат, но сейчас только девятый час утра, а жара такая, что пуговицы на карманах вот-вот расплавятся. Так нечестно.

Я расхохоталась вместе с Лестером, но думала вообще-то не о жаре, беспокоилась не за какие-то там расплавленные пуговицы. Уставилась на горизонт, пропуская разговор мимо ушей. Не могла думать ни о чем, кроме карт, минут и миль. Старалась, болтая с Лестером и Родео о том о сем, осторожно прощупать почву – выведать, далеко ли мы продвинулись ночью, пока я спала. Ой, как же нелегко выведывать все так, чтобы Родео не насторожился. Но я понимала: куда надо я доберусь, только если Родео не прочухает, что на самом деле мы едем именно туда.

И вот что мне удалось выяснить: когда я заснула, Родео еще пару часов вел автобус, а потом его сменил Лестер, тоже на пару часов, а потом Лестер утомился и съехал на обочину, где мы и торчали до самого утра. Оба они выспались всласть, так что в полвосьмого, когда я проснулась, мы уже несколько часов стояли и никуда не ехали. Но, по крайней мере, Флорида все-таки осталась позади, мы въехали в Джорджию – уже кое-что.

Коробка памяти все ближе. Как подумаешь о ней – сразу щемит сердце, к горлу подступает комок.

– Койот?

Голос Лестера заставил меня очнуться. Оказывается, Лестер смотрит на меня, ждет ответа. А я даже не расслышала, что он спросил, – зарылась с головой в ворох карт и воспоминаний.

– Извини, что?

Лестер рассмеялся:

– Подруга, ты умчалась куда-то за миллион миль отсюда.

На самом деле, если мои подсчеты верны, я умчалась за две тысячи пятьсот миль, но спорить не стала – только кротко улыбнулась и пожала плечами.

– Я спросил: «А оно того стоит?» Ехать через всю страну? Тебе так сильно этого хочется, что больше ни о чем думать не можешь?

У меня пересохло во рту. Дыхание перехватило. Я заметила: Родео отвлекся от дороги и уставился на меня.

– Хочется? Чего? – переспросила я скрипучим голосом. В этот миг я не думала ни о чем, кроме коробки памяти, закопанной под деревьями. И ответила то, что само пришло мне в голову: – Да! Оно того стоит. Хочется так, что сердце разрывается.

Лестер наморщил лоб:

– Сэндвич. Ты ведь за ним сейчас едешь, так? За каким-то невероятным сэндвичем со свиной отбивной?

Я заморгала. Заставила себя улыбнуться. Значит, Лестер и Родео разговаривали о моем Роковом Влечении, которое я выдумала. Только-то. Я попыталась утихомирить сердце: не надо выпрыгивать из груди.

– За ним, ага. Извини, что-то я устала после вчерашнего. – И снова перехватила любопытный взгляд Родео. – Короче, да, оно этого стоит, стопудово. То есть он, сэндвич со свиной отбивной. Просто супер.

– Да уж наверно, – сказал Лестер, цокая языком и качая головой.

– Жратва там – на совесть, – вставил Родео. – Сэндвич с пикулями, луком, горчицей – всего вволю. На гарнир – картошка фри. Это я понимаю – настоящая еда.

– Я бы сейчас от такой жратвы не отказался, – сказал Лестер. – Есть охота, умираю.