Пётр Мельников - Они придут завтра

— Мало ездил на собаках… Купи свой нарта, хороший каюр будешь.

Старик разговорился. Он не понимает Билибы, Сэргэя, Царь-города. Хитрости у них нет, жадности нет.

На снегу — лисий след, широкая полоса.

— Самец… Хвост тяжело носил, — пояснял Макар, подзадоривая.

Однако, Царь-город равнодушно посмотрел на след и продолжал думать о своем. Он не снял ружья и не побежал азартно по следу. «Чернобурка… Не надо ему чернобурки, — удивлялся про себя Макар. — Только камень ему нужен. Поп и тот хитрее. Кадилом помахал, целую нарту мехов увез. Крестил Макарку — лисицу брал, хоронил отца — все равно лисицу брал, десять белок брал. Царь-город ничего не берет, сам дает. Чудной человек. На японца не похож, на американа не похож».

В Элекчане Макар Захарович Медов завернул к своему знакомому. Пили чай в зимовье, делились последними новостями. Охотник угостил В. А. Цареградского строганиной. Ломтики сырой мороженой рыбы расплывались, чем-то напоминая тающий во рту осетровый балык. Еще вкуснее были мясо и костные мозги оленя, промерзший хлеб.

Спали крепко, без сновидений, а на рассвете тронулись дальше, прихватив с собой голубоглазого, румяного астронома-геодезиста Д. Н. Казанли.

Вот она, долина реки Малтан, откуда первый отряд Ю. А. Билибина, вопреки всем предупреждениям и угрозам, пустился в свою одиссею. На поблекшем звездном небе дрогнул рассвет. Макар обвязал лицо теплым платком по самые глаза. Он не пел и не ворчал, дышал с трудом, с тревогой прислушиваясь к тому, как резко шуршал воздух при выдохе.

Мороз обжигал лицо, пальцы не гнулись, немели. Казалось, холод проник до мозга костей. Дрожь изнутри разливалась по всему телу. Жалобно повизгивая, собаки на бегу лапками оттирали мордочки. Подледная вода, прорвавшись наружу, курилась туманом. Клубясь, он растекался по долине, оседал изморозью на кустарнике. Кристаллы снега алмазами переливались на солнце. Странно, то ли от холода, то ли от усталости, а Цареградского потянуло на сон. Все вокруг — и река, и занесенные островки, и протоки, и котловины, и склоны гор, — как бы покрылось белым мертвым саваном. Даже синие тени и солнце потускнели на этом проклятом шестидесятиградусном морозе. Каюры все чаще срывались с нарт и бежали рядом.

«Хотя бы какую весточку получить, — со щемящей болью в сердце думал Валентин Александрович. Почту бы сюда, а то на тысячи километров снега да тайга… Впрочем, если и напишут, то как передадут? Даже письмо чеховского Ваньки Жукова на деревню к дедушке может попасть с большей вероятностью к адресату, чем таежная записка».

— Начальник… На дерево смотри… — прервал его размышления Макар. — Дерево говорит!

Цареградский встрепенулся. Записка на дереве? Рассмеялся. Так кто же решится писать здесь на дереве, которое затерялось среди других, как капля в океане?

— Макар Захарович, если мы будем останавливаться у каждого куста, то и к весне не доберемся до Колымы.

— Однако, неправильно говоришь. Дорога одна. Дерево с приметой. Вот дерево. Одна большая ветка сломана.

Действительно, вокруг лежали спиленные бревна, у пня виднелся остов палатки из кольев.

На белом, обтесанном стволе тополя простым карандашом было написано:

«29 августа 1928 года. Отсюда состоялся первый пробный сплав Колымской геологоразведочной экспедиции».

И подписи. Макар попросил прочитать вслух. Они тут спали, сколачивали плоты…

Это было на второй день езды от Элекчана.

Ночью раскинули палатку. Спиртовый градусник показывал 65° по Цельсию. Ртуть в обычном термометре превратилась в твердый шарик. И все же Д. Н. Казанли удалось как-то произвести астрономические наблюдения. Макар с любопытством следил за этим тихим «камланием» русских. Большой начальник сел на ящик, зажег свечку и вставил ее в бутылку с отбитым дном. Смотрел на секундную стрелку часов, вслух считал. Казанли уставился глазами в небо. В руках у него — секстан, колдовская штука: она видит, как идут звезды.

— Приготовьтесь! — отдал команду начальник.

— Есть! Есть! — радостно закричал Казанли, словно в него вселился добрый дух Севера. Положив колдовскую штуку на снег, юноша бегал и прыгал, размахивая руками, совсем как шаман. Вот он с силой выдохнул из легких, и морозный воздух зашуршал. «О чем шепчут звезды с этим парнем?» Макар вздрогнул, накрылся оленьей шкурой.

«Камлание» русских кончилось лишь к рассвету.

На третий день встретили ороча. Охотник радостно приветствовал Макара и поспешил сообщить ему, что на Кулу (Колыме) в устье Хириникана (Среднекана) видел шестерых русских. Шайтан пронес их на плотах через камни Бохапчи. Длинный Нос смеется. Золотая Борода смеется!

За такую добрую весть Цареградский готов был расцеловать охотника, он угостил его спиртом. Ороч посмотрел на уставших и замерзших собак и что-то быстро заговорил. Макар согласно кивал головой.

— Он говорит, — пояснил Макар, — поворачивай обратно, начальник… Собаки худые. Рыбы мало. Подохнут собаки. В Элекчане оленей бери, местных каюров бери.

В Элекчане Цареградский срочно вызвал к себе Эрнста Бертина.

— Голубчик, вы были на Алдане и знаете, что такое голодовка в тайге. Наши живы, но у них на исходе продукты…

Эрнст Бертин знал, что такое голодовка в тайге. Собрав провизию, он в тот же день на облегченных нартах, умчался в сторону Колымы.

Э. П. Бертин.

…От усталости кружилась голова. Руки бессильно падали, как плети. Напрягая силы и волю, Сергей и Степан выходили на улицу, черпали снег, растапливали его и кипятком согревали ослабевших людей. Неужели охотник не сдержит слов и они тут застынут все до одного? И злобный хранитель золота умертвит их, как умертвил Бориску Шафигуллина.

Охотник сдержал слово. Пригнал оленя. Сказал: «Ешь!» И снова уехал в сторону Олы. Может, он встретит транспорт с продовольствием и поторопит его.

Раковский продолжал вести записи.

20 декабря. Утром Юрий Александрович ушел на стан. По его распоряжению составляю ведомость — затраты, потери, расходы, что осталось.

Алехин с охоты принес две белки (попались в плашки). Лунеко из первой артели притащил восемь фунтов муки, белой с ржаной пополам.

21 декабря. Двое снова ушли на Сеймчан за лошадьми.

23 декабря. Воскресенье. Пилили дрова. Ходили с Чистяковым вниз по ключу Безымянному. Мороз усиливается. Алехин поднялся в верховья ключа. Никакой дичи. Срубил пасти на зайцев. Смотрел капканы и плашки. Ничего нет.

Тоскливо на душе… Невеселая встреча праздника… Пожалуй, так приходится впервые… Настроение у рабочих прескверное… Мяса остается лишь на завтрашний день…