Пётр Мельников - Они придут завтра

Вы обязательно разыщите Александра Емельяновича. Ведь это по его докладу приняли решение строить Норильск, осваивать Таймыр. Не мешало бы вам найти и горного техника Леонида Степановича Горшкова. Тот вел дневники, рисовал, лепил, мастерски вырезывал из дерева разные фигурки. Еще в Иркутске Александр Емельянович обратил внимание на трубку работника МВД Чернышева. Табак закладывался в голову Мефистофеля.

— Чья работа? — отвечал Чернышев на немой вопрос Воронцова. — Леонида Горшкова. Талантливый малый. Возьми его к себе в Норильск. Посмотрит мир божий, а там и в Академию художеств пошлем…

Петр Михайлович задумался, улыбаясь чему-то своему, недосказанному.

— Нет… Не поехал Леонид в Академию художеств. Околдовал его Север. И хоть было бы чем, вот что непостижимо! Летом — жарища, в воздухе тучи гудящего гнуса. Облепят — света белого невзвидишь. Весь серый и дышать, кажется, нечем… Воздух Колымы — это же курорт!

А миражи? Вдруг над головой высоко в небе возникает еще гряда гор и водопады. Это — Лама, священное озеро. Тундра, а над ней — мрачные, отвесные скалы. Реки, бесчисленные озера, топи, неверно ступил — и пропал — засосет и следов не оставит.

Зимой здесь — ледяной ад! Черная пурга и бураны. Машины опрокидывает, дома заносит. Видно, это здесь вот зародилась сказка о Кощее Бессмертном, — на Таймыре!

Шумилов снял толстые очки, протер их и, водворив на место, без улыбки посмотрел мне в глаза:

— Я это к чему вам все это говорю? Вовсе не для того, чтобы запугать. Совсем нет. А чтобы вы осознали — Таймыр в одиночку не одолеешь, а только коллективом и не одним, и не за одно лето. Вот в газетах, журналах и по телевидению подняли шум вокруг геолога Н. Н. Урванцева. «Рыцарь полярных походов», «создатель главной рудной базы Норильска», «первооткрыватель недр Норильска». И выходит, будто Норильск только ему и обязан своим возникновением и развитием. Разве можно так легкомысленно судить о таких серьезных вещах. Вся эта шумиха только затемняет истину и может вскружить голову кому угодно. Урванцев побывал в районе нынешнего Норильска осенью 1919 года вместе с двумя топографами и тремя рабочими, летом 1920—1921 и 1922 годов, а затем в 1924 году — в составе другой экспедиции. Да, это было тяжелое время. В Сибири и на Дальнем Востоке бушевала гражданская война, зверствовали японские интервенты, всюду царила разруха. В этих нелегких условиях экспедиция проделала большие и полезные работы. Однако собранный ими материал еще не давал оснований для постановки в правительстве вопроса о промышленном освоении Таймырского полуострова сокровищ. Эта работа была проделана другими, в частности, экспедицией «Главзолото» в 1930 году, коллективом геологов Норильского комбината и геологической экспедиции Министерства геологии РСФСР. Более пятнадцати лет, с 1930 до конца войны, изучал, открывал и осваивал богатства Таймыра геолог, инженер, лауреат Государственной премии А. Е. Воронцов. Разыщите его, это очень интересный человек. Я два года помогал ему в подсчете запасов угля и руды Норильска.

А. Е. Воронцова я разыскал под Москвой, при содействии Леонида Степановича Горшкова. Еще Петр Михайлович намекал мне на то, что белокурый умница А. Е. Воронцов — последний отпрыск знаменитых сановных графов Воронцовых. Леонид Степанович еще более решительно убеждал меня в этом:

— Коммунист, активный участник партизанского движения в Сибири и жена у него такая славная красавица — Софья Георгиевна. Когда он проходил чистку в партии, ему задавали такой вопрос. И все же оставили в партии.

Нет, он не искупал тяжкие грехи своего класса, а действовал как сын своего времени, внял его властному зову и, порвав со своим классом, со своей средой, отбросив старые привычки, с открытым сердцем пошел за теми и с теми, кому принадлежало настоящее и принадлежит будущее. Не захотел сидеть в нетях и брюзжать на новую власть из темного угла, сползая во враждебный лагерь, а решил всеми силами готовить себя к активной деятельности на благо своей Отчизны.

Все это, разумеется, оказалось досужим вымыслом и рассеялось, как дым, при первой же встрече с А. Е. Воронцовым. В действительности он родился в семье слесаря судоремонтных мастерских Одессы Емельяна Воронцова, воспитывался у дяди, самоучки-музыканта Павла Андреевича Хамеля в Саратове. Пятнадцати лет ушел в Красную Армию, в партию большевиков вступил в 1918 году. В боях за Царицын был дважды ранен. Тяжело болел тифом, а как поправился — Красная Армия дала ему путевку сначала на рабфак, а затем в Московскую горную академию. Работал помощником у Ивана Михайловича Губкина, в цветную промышленность был мобилизован ЦК ВКП(б) в конце 1929 года, сразу же по окончании Горной академии. Домик, баню и две постройки без крыш — вот и все, что он увидел тогда у подножья норильских гор. Тундра их встретила незаходящим солнцем, птичьим гомоном, ароматом багульника, необыкновенно прозрачным воздухом.

Мне это больше понравилось, чем легенда о графе-коммунисте. Только человек, прошедший через горнило гражданской войны, смог выстоять на Таймыре и одолеть там все трудности на протяжении полутора десятков лет.

После я еще не раз заглядывал в тенистый сад на Кооперативной улице станции Перловская, где жили Воронцовы. Мы долго рассматривали семейный альбом. На давних фотографиях вместе запечатлены и семья Воронцовых, и семья Шумиловых, и с ними Л. С. Горшков. Странное дело, Софья Георгиевна запомнила Леонида Степановича почему-то не как горного техника, а как художника, скульптора и резчика по дереву.

У Александра Емельяновича побаливали глаза. Белое породистое лицо, пышные волосы на висках и лысина через весь затылок, выцветшие, то ли голубые, то ли серые глаза. Рассказывал он неторопливо, глуховатым голосом.

— Начальник экспедиции вскоре заболел и выехал из Норильска. Главк приказал возглавить ее мне. Всю геологию я взвалил на Петра Михайловича. Ему помогали два техника. И не каюсь в этом. Работал он уверенно и смело.

Ни лопаты, ни лом не брали вечной мерзлоты. И все же мы вгрызались в породу. Особенно тяжело было буровикам в пургу.

Прикинули, подсчитали запасы: шестьдесят миллионов тонн руды, сотни тысяч тонн меди, сотни тонн платины. Таких запасов любому предприятию хватит на десятки лет. Значит, можно, и нужно ставить вопрос о промышленном освоении Таймыра. С тем и поехал в сентябре 1933 года в Государственный Комитет по запасам. К тому времени Таймыр был передан в ведение «Главсевморпути» под эгиду О. Ю. Шмидта. Норильская проблема вставала во весь свой богатырский рост. Главк послал меня на доклад к Серго Орджоникидзе. Он принял нас в два часа ночи. Угостил бутербродами, напоил чаем. Наиподробнейше расспрашивал обо всем.