Пётр Мельников - Они придут завтра

— Макарка — верь. Колланах — верь. Охотник — верь. Тайга — люди Бочкарка шалтай-болтай. Дурной люди. Говорил одно, думал другое, делал третье. Слушай, а думай: правду сказал? Неправду сказал?

Мудрый старик, мудрый совет дал.

Видения прошлого теснили друг друга.

Почему-то вспомнилось, как однажды позвонили с Ночного Ключа: «Золото уходит… Падает добыча…» Сергей Дмитриевич не поверил, он знал: в Ночном Ключе сумасшедшее золото. Как-то к концу дня бригада из 25 человек намыла 80 килограммов драгоценного металла. В старые времена такие уникальные месторождения называли алтарями. Шурфы, шахты «с алтарями» закрывались железными дверями с пудовыми замчищами. Раковский выехал на место. Никуда, разумеется, золото не ушло. Просто загуляли ребята…

Работа кипела круглые сутки. По ночам пылали костры. Люди как черти, крутились в дыму. Начальник прииска в «избушке на курьих ножках» взвешивал золото безменом: плюс-минус пять граммов в расчет не принимал. Золото текло ручьями.

А ведь не хотел сюда переезжать. Обстроился на Яне, прирос к ней сердцем, любил с холма смотреть, как за редкой щетиной лиственницы почти на всю светлую подкову реки белели постройки. Целый городок. Он вложил в него свое сердце, свою душу и был счастлив. И вдруг снова предлагают перебираться к черту на кулички. Вспылил. Не только В. А. Цареградский, но и жена Анна Петровна изумилась:

— Да ты что? Разве это тебе впервые — начинать с пня, а оставлять обжитый поселок. Поедем, через год и там все будет.

Да, да, его всегда посылали на самые трудные и далекие участки, где бездорожье, где ничего нет!

А какой паводок пережили в 1951 году! Хорошо, что Сергей Дмитриевич вовремя приказал все что можно перенести на холмы, а на террасе построить ситцевый поселок. Вода поднялась на несколько метров. Кажется, это наводнение, начавшееся в три часа дня 18 июня, было последним яростным наступлением злых духов Севера на отважных землепроходцев. В пять часов дня улицы поселка Усть-Неры стали погружаться под воду. Первым снялся с места и поплыл дом Погодина, стоявший перед избой Петра Михайловича Шумилова. Лишь 24 июня вода начала убывать. Не узнать было поселка. Некоторые дома прибило к холмам, другие осели, покосились, развалились. Кабинет Раковского затянуло илом. Сильно пострадали полевые склады. Во все стороны раскатало бочки со сливочным маслом. Несколько домов, прижавшись друг к другу, осели вместе рядам в замысловатом архитектурном обрамлении. Был бы жив Макар Медов, непременно сказал бы:

— Шайтан солил Длинному Носу. Зачем коробку держал, хвост ей крутил?..

Лучше всех перенесли потоп помидоры, высаженные в ящики и поставленные на подоконник вместо цветов. Они получили прекрасное удобрение. Дом, в котором жил Сергей Дмитриевич, устоял. Индигирка как бы из любви к нему смела на его задворках все строения для того, чтобы он мог с крыльца любоваться ее привольными просторами.

Если бы ему сказали тогда: «Готовы ли вы, Сергей Дмитриевич, испытать все превратности, что выпали на вашу долю, чтобы несметные богатства Севера поднять на службу Родине?» — он, не задумываясь, ответил бы: «Готов снова все претерпеть для моего народа, для тех, кто пришел на Север сегодня и придет завтра».

Эта симфония вьюг, эта барабанная звенящая дробь пурги в окна, разрисованные морозом с царской роскошью, эти причуды северного сияния, колдовская пляска красок и света… и песня, песня!

Сергей Дмитриевич молодцевато выпрямился и улыбнулся цветистым всполохам, игравшим в звездном небе.

— Сияйте! Сияйте веселей, ярче горите, огни Севера! Зовите, околдовывайте молодых, смелых, отважных. Пусть они слетаются сюда на крыльях юности. Их ждут здесь подвиги!

Цингу Петр Михайлович перенес тяжело. Сильно сдали и пошаливали нервишки. Побледнела, зашелушилась суховатая кожа, распухли десны, зашатались зубы. Трудно было разговаривать, жевать. Изо рта несло ужасной гнилой вонью. Правда, у других было и похуже. Отекли конечности. Больные передвигались странной старческой походкой, на носках и полусогнутых коленях. Этого еще не хватало! После Алдана и Колымы в голове роились такие заманчивые задумки. Нет, нет, ноги у него должны работать как часы, как сердце — безотказно. Сколько же он наглотался в те дин шиповникового настоя, черной смородины. Когда же отошел, то, очертя голову, махнул на Таймыр.

Не верилось. Почему на Таймыр? Там же еще невыносимей, чем на Алдане и Колыме! Там от цинги погиб сам «Улахан-Анцифер». — Большой Никифор, как якуты называли цепкого и вездесущего богатыря Никифора Алексеевича Бегичева. Это был такой ходок и знаток Заполярья, какому позавидовали бы и Колланах, и Раковский. Могучий и добродушный, готовый любому прийти на помощь, где бы его ни настигла беда, Никифор, служивый из села Царево, Астраханской губернии, словно весь был выхвачен из русской сказки. Столько в нем было удали, бесстрашия и какой-то удивительной хватки а изворотливости, умения находить выход, казалось бы, из самого безнадежного и критического положения. Какая цыганка и на какой его ладони, правой или левой, угадала ему дальние и мудреные пути-дороги? На военных кораблях Н. А. Бегичев избороздил все моря и океаны, на яхте «Заря» в Ледовитом океане искал загадочную «Землю Санникова»…

Может быть, в Петре Михайловиче Шумилове проснулась хорошая зависть и дерзость самому пройти заполярными тропами Н. А. Бегичева, самому совершить свой подвиг для науки, для отечества? Если на Таймыре прижился астраханец, южанин, то уж он-то, вологодский северянин, закаленный на Алдане и Колыме, и подавно уживется…

Мы беседовали в светлой и солнечной комнате Петра Михайловича Шумилова, которую он получил недалеко от станции метро «Университетская» в Москве. Две боковые стены, у двери и напротив, плотно заставлены книгами. Он собирал их всю жизнь. Такой библиотеке мог позавидовать любой книголюб. Петр Михайлович много читал, делая пометки на полях или выписки в своих записных книжках.

Снова, в который уже раз, я прошу его вспомнить в деталях о том, как сложилась его жизнь после Алдана и Колымы, когда он излечился от цинги. Бледное, пухлое лицо собеседника еще более побелело.

— Поехал к Александру Емельяновичу Воронцову, — просто ответил Петр Михайлович, — помогал ему подсчитывать запасы никеля, меди и других богатств в районе нынешнего Норильска. Почему к Воронцову? Мы знали друг друга еще в Горной академии. Правда, он специализировался по нефти, но Павел Александрович Серебряков, сам нефтяник, потянул в золотую промышленность других нефтяников и почти все они стали превосходными специалистами по редким, драгоценным и цветным металлам. Я пробыл на Таймыре два коротких лета и почти две долгих зимы. Какой сказочный край! Чудо! Одного угля там в пять раз больше, чем в Донбассе.