Пётр Мельников - Они придут завтра

Когда «Сахалин», застрявший во льдах, с помощью лебедок подтянулся к ледорезу «Литке», то дальстроевцы увидели своего спасителя в самом жалком состоянии. Израсходовав уголь, команда сожгла в топках старую мебель, кормовые грузовые стрелки, перегородки, стойки, обшивку кают, шлаки, облитые маслом и краской, и, наконец, трапы. Были сожжены мосты, последние надежды на спасение. «Литке» стал игрушкой студеного Охотского моря. Снабдив ледорез углем с «Сахалина», дальстроевцы вдохнули в «Литке» жизнь и лишь на тринадцатый день пробились к бухте Нагаево.

Но где в те дни было найти на Колыме поэта, звонкая лира которого всеми своими певучими струнами отозвалась бы на удивительные голоса и неповторимые краски пробуждавшегося от векового сна края? Судьба дает нам больших поэтов так же редко, как и крупные самородки.

Однако это обстоятельство не очень-то удручало пионеров Колымы и Индигирки. Забираясь к черту на кулички, геологи и там не ждали милости от природы. В свободные часы они брали в руки простые, черные карандаши и, настраиваясь на лирический лад, сами себе славу рокотали, не упускали ни одного случая, чтобы и в этой дикой глуши воссоздать мирок, осколок той культуры, в которой они росли и мужали. В поселке Усть-Нера геологи создали малый симфонический оркестр. Здесь была своя группа вокалистов. И вот на берегах Индигирки зазвучали «Времена года» Чайковского, «Патетическая соната» Бетховена, «Я помню чудное мгновенье», «Жаворонок», «Северная звезда» Глинки, мелодии Даргомыжского, Бородина, Мусоргского, Римского-Корсакова, Грига, Моцарта, Шумана, Леонкавалло, Бизе, Гуно, Верди, «Цыганские напевы» Сарасате. Меццо-сопрано Анны Петровны Раковской, спутницы Сергея Дмитриевича, и колоратурное сопрано врача Клавдии Федоровны Камальян колокольчиками рассыпались по угрюмым берегам, где веками грохотал бубен шамана да выли северные вьюги.

И что удивительнее всего — суровая обстановка не только не убивала в геологах юмора, а даже совсем наоборот, она давала ему самый широкий простор. Казалось, таежные бродяги со своим редкостным острословием задались целью навсегда сохранить тот дух искрометного веселья, который так непринужденно умел создавать Ю. А. Билибин.

Походные вирши ходили по рукам выписках без претензии на гонорар и благосклонное внимание критики. Я прочел многие из этих стихов и поэм, особенно про индигирцев, в дружной семье которых девять лет пробыл Сергей Дмитриевич. В этой поэзии со всей непосредственностью отразились и настроения, и сама душа геологов.

Это пролог. Первая же глава более деловита, что вполне отвечало характеру героя.

На пути машина рассыпалась. Геологи пересели в попутный грузовик. И вот, когда все уже окоченели и чуть живые выкарабкались из кузова, в Сусумане им вручают депешу:

Разумеется, были недовольные голоса, но верх взяли молодость, юмор и жизнеутверждающий сарказм. Поэма эта и была естественной реакцией на все перенесенные злоключения.

Геологи выпускали стихотворную сатирическую газету «Динозавр». Это было очень остроумное, живое художественное творчество жизнерадостных людей, прямых наследников традиций, заложенных Билибиным.

Сочиняя эпиграммы, таежные пииты придерживались золотого правила — горьким лечат, сладким калечат. Колымский эпос нравился Сергею Дмитриевичу. Он хранил не только фотокопии каждого номера «Динозавра», но и более ранний эпос геологических конференций и совещаний «Дальстроя», в свободные минуты любил перечитывать его, Многое знал наизусть.

Петр Михайлович Шумилов тоже собирал колымский эпос. Но мало кто из друзей знал другую его страсть — любовь к фольклору, к верованиям и сказаниям народов. Эту любовь еще в далеком детстве привил ему Степан Григорьевич Писахов, сказочник из северной Пинеги. Такой веселый балагур был — совсем как живой домовой. Густая копна седых волос на голове, густые седые брови, кудлатая борода, нос картошкой, большие добрые улыбчивые глаза. У пинежского сказочника и дед был сказителем.

В глухих заимках, на кладбищах с крестами XVIII века, в домах без крыш с скатными потолками, от русских старожилов Колымы Петр Михайлович не раз слышал древние сказания о железнозубых еретиках, о водяных и водяницах, о пужанках и упырях, о леших, обитавших в реках, в лесах и в горах. Здесь лебеди в осеннем небе перекликались человечьим голосом. Здесь леса и скалы жили земными греховными радостями. Во время весенних игрищ на колымском льду «лесовиха» провалилась в полынью и попала в объятия водяного. Однако лесной «хозяин» успел оторвать у своей подруги голову. Долго гудел и шумел разгневанный «хозяин» леса. В дикой ярости метнул он ту голову на Конзобой. Колыма от изумления остановилась, на дыбы поднялась, да и повернула вокруг той скалы на восток и сколько не рассматривает громадный камень на Конзобое — никак не поймет, то ли там кит окаменел, то ли там каменные женские косы полощутся в студеной воде.