Михаил Водопьянов - Повесть о ледовом комиссаре

— Нет, Отто Юльевич. Спирин — прекрасный летчик. А на У-2 всюду можно сесть. Связь, наверное, отсутствует из-за непрохождения волн. Будем надеяться, что они скоро прилетят.

Отто Юльевич, подумав немного, отдал распоряжение:

— Пусть механики на всякий случай подготовят один из больших кораблей.

Через два часа поднялась пурга. Ночью она усилилась. Начальник экспедиции собрал командиров кораблей. Совместно был разработан план поисков пропавшего самолета. Решено было послать на собаках двух опытных полярников — механика радиостанции Сторожко и авиатехника Латыгина. Они не раз совершали большие переходы, даже в условиях полярной ночи.

Прошли сутки.

Шмидт ни на минуту не прилег.

Пурга не прекращалась. Послать на розыски самолет нельзя. Все очень тяжело переживали неизвестность. Наверняка что-нибудь случилось с товарищами. Экспедиция может сорваться.

И еще одна мучительная ночь. Шмидт не уходит из радиорубки.

— Какое отвратительное состояние, — сказал он, крайне утомленный волнениями и двумя бессонными ночами, — где-то недалеко находятся товарищи, нуждающиеся, может быть, в срочной помощи, а у нас связаны руки и ноги.

— Тише! — прервал его Бабушкин. — Мне показалось, что я слышу звуки мотора.

— А по-моему гудят провода — возразил Молоков. — Услышишь мотор в такую погоду!

Неожиданно за дверью раздались возбужденные голоса:

— Летит! Летит!

Шмидт, на ходу одевая куртку, бросился к выходу.

Далеко в небе, сквозь пелену падающего мокрого снега, просвечивались контуры самолета.

Спирин, Иванов и Федоров вернулись из ледяного плена. Не успели они выйти из машины, как начались приветствия, поздравления, объятия. Полярники народ закаленный, не сентиментальный, но здесь в ледяной пустыне, далеко от родных и близких, возникла особенно крепкая и нежная дружба между членами экспедиции.

— Что же с вами случилось, друзья? — нетерпеливо спросил Шмидт, обнимая Спирина.

Вот что рассказал Иван Тимофеевич:

— Сели мы километрах в 80 на юг от Рудольфа, в проливе Бака. Сейчас же принялись за работу. Иванов установил рацию. Рудольф на длинных волнах был слышен хорошо. Мы отвечали аккуратно, но почему-то Рудольф нас не слышал. Иванов проверил передатчик. Все оказалось в порядке. Сделали еще одну попытку связаться с Рудольфом. Безуспешно. Дело было, очевидно, не в передатчике. По-видимому, какое-то необъяснимое непрохождение радиоволн в атмосфере.

Занялись астрономическими наблюдениями. Закончили их, начали готовиться к отлету.

Улететь, оказалось, не так просто. Мы упустили из виду, что было около двадцати градусов мороза. Мотор остыл и не запускался.

Решили пустить в ход резиновый амортизатор. Но троих человек оказалось мало для того, чтобы одновременно натягивать концы амортизатора, стоять на винте и крутить пусковое магнето.

Так промучились до утра.

Утром на руках подтащили самолет к тросу, перекинули через него амортизатор. Потеплело, и на этот раз запустить мотор удалось. Но вылететь уже оказалось невозможным. Поднялся густой туман и пурга.

Весь день 29-го ждали улучшения погоды. Было холодно. Все устали. Хотелось есть.

Чтобы мотор снова не остыл, мы регулярно провертывали винт.

К сегодняшнему утру погода немного улучшилась. Решили вылететь. После нескольких безуспешных попыток оторваться с маленькой площадки мы взлетели, маневрируя между торосами.

Дул сильный ветер. Низкая облачность. Начиналась пурга. Временами шли бреющим полетом на высоте пятнадцати метров.

Так вот и добрались до дома…

Когда слушали лаконичный рассказ Спирина, все происшедшее с ними казалось простым и обыденным явлением.

Полетели. Сели. Не запускался мотор. Затем испортилась погода. Выждали погоду, запустили мотор и прилетели.

Но попытаемся вдуматься в этот краткий рассказ.

Пурга, метет снег, бесконечные льды, враждебное молчание мотора. Без крова, без теплой одежды и спальных мешков, без пищи. Так проходит ночь… день… и еще ночь…

Хорошо все, что хорошо кончается.

Первого мая встретили торжественно и весело. Утопая в снегу, участники экспедиции и зимовщики вышли со знаменами на маленькую демонстрацию. Состоялся митинг, на котором с коротким докладом о международном празднике труда выступил О. Ю. Шмидт.

За праздничным столом смеялись и шутили.

… 3 мая погода, наконец, позволила воздушному разведчику Головину приступить к исполнению своих прямых обязанностей.

Каждые тридцать минут Головин сообщал о состоянии погоды и свои координаты.

Шмидт не выходил из радиорубки, прямо из-под карандаша радиста читал донесения разведчика погоды.

«Пересекаю 85 градус. Погода ясная. Курс держу по солнечному компасу и радиомаяку. Видимость хорошая. Лед торосистый, но для посадки самолета есть хорошие, ровные поля. Иду дальше. Головин».

Эта радиограмма подняла настроение. Отто Юльевич дал указание готовить большие корабли к вылету. С аэродрома механики ответили, что у них все готово, могут хоть сейчас запускать моторы.

— Очень, очень хорошо! — сказал Шмидт.

В это время радист Богданов принял очередную радиограмму с борта разведчика: «Подхожу к 86 градусу. Слева показалась перистая высокая облачность. Моторы работают отлично. Спокоен. Настроение хорошее. Головин».

Но следующее сообщение было не из приятных. «Левый мотор сдает. Подыскиваю подходящую льдину для посадки».

Отто Юльевич молча посмотрел на товарищей. На его немой вопрос никто не успел ответить, как последовала новая радиограмма:

«Все в порядке, мотор заработал хорошо. Причина временной остановки — переключение баков задержало подачу бензина в мотор. Лед десятибальный, есть ровные поля для посадки».

Через двадцать минут радист принял новое сообщение:

«Идем над сплошной облачностью высотой 200 метров. До полюса осталось 100–110 километров. Иду дальше».

— Как дальше? — удивился Спирин. — У него же не хватит горючего. Не лучше ли вернуть его?

— Горючего у него хватит, — возразил Водопьянов. — Головин не без головы. А вернуть его, конечно, уже поздно. Попробуй верни, когда осталось всего сто километров до полюса. Я бы, например, на его месте ни за что не вернулся.

— Михаил Васильевич прав, — сказал Отто Юльевич, — вернуть его очень трудно, почти невозможно. — И, улыбаясь, добавил:

— Я бы тоже не вернулся. Это стучаться в двери и не войти в них.

В радиорубку зашел синоптик Дзердзеевский. На вопрос Шмидта — продержится ли погода до прилета Головина, он пожал плечами:

— Погода портится, но будет ли закрыт купол, — трудно сказать. Сейчас с запада идет высокая облачность. Она не страшна. Но вслед за ней могут надвинуться низкие облака. На севере ясно, облачность к северу тянется километров на 20.