Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Швейк Гашека, opus primum пивной беседы, продемонстрировал это первым. Правда, на позицию лидера претендует еще и Хержмановский. Да, он может над нами посмеиваться, зато и отказаться от нас тоже никак не может.

Вы можете отнестись к этому как к пустой болтовне, как к разговору за кружкой пива в кабачке или чему-нибудь в этом стиле. Как к сплетням за Stammtisch -ом (столом для постоянных посетителей — нем.). Для этого немецкого определения у нас нет хорошего чешского словечка, поэтому мы его просто выговариваем чуточку иначе ( štamtyš ). Имеется еще выражение štamgast , хотя и есть в нем что-то отвратительное. Зато его литературный синоним — "постоянный посетитель" — не слишком хорошо звучит. То есть, " штамтыши " у нас здесь имеются, но пивные у нас — никак не birhalle . Ничто здесь не перекачивается с одной ягодицы на другую, не обнимает коллег за плечи и не орет с ними песни. Над чем-то подобным чех, чаще всего, посмеивается.

Чешский Человек — не коллективист. Вместе выпить? Ясен перец, вперед, но, в общем, каждый сам за себя. Общий кувшин не кружит у нас за столом. Петь в унисон? Почему бы и нет, можно, но только под аккомпанемент какого-нибудь приличного инструмента. И вдобавок — а когда будет мое соло?! За столом всегда найдется кто-нибудь с гармошкой или губной гармоникой, с гитарой или со скрипкой — никакой тебе не профессионал или — Боже упаси — заказной музыкант. Поем по очереди: ты исполняешь замечательную песенку и передаешь соло дальше. Но можно и без музыки, передавать рассказ дальше или слушать с тихой улыбкой.

Cogito ergo sum , говаривал когда-то Рене Декарт, который, вроде как, свое пионерское произведение — основы современной философии — обдумывал неподалеку от Праги. К сожалению, как на злость, в католической армии, под командованием Тилли, который дал нам выволочку под Белой Горой. Discours sur la methode — Рассуждение о методе — "мыслю, следовательно существую", заверил он сам себя как первый рационалист, поставивший под сомнение собственное сознание, чтобы с гордостью возвести фундаменты под исследования и вскрытия всяческого рода, которые с того времени и до нынешнего режут на кусочки ранее единый мир.

Но мы, наверняка из мести за собственное поражение, перевели это как "говорю, следовательно, существую". То, что было разъединено на кусочки, мы соединяем с помощью нашего языка. При этом нами не руководит какое-либо ordo , какая-либо Система, а всего лишь огромная доза уважения ко всему живому. Мы будто калейдоскоп. То, что перекатывается и перемешивается внутри, не всегда обязано быть Чистотой и Красотой, тем не менее — это такое чистое и прекрасное удовольствие, что-либо смешивать и запутывать. По правде красиво ухватить путаницу жизни и, иногда, увидеть смысл в бессмыслице.

ЧЧ — Чешский Человек — не является особо великим систематизатором. А если уж появится некто, выделяющийся в данной сфере, его, в свою очередь, называют Паточка — это пивовар, изделия которого походило на выветрившееся слабое пиво ( patok ). В размышлениях о Боге и окружающем мире мы, скорее, решаемся на импорт. Если имеется нечто готовое, к тому же родом откуда-то — это нам нравится гораздо сильнее. Мы с энтузиазмом внедряем это в жизнь, проявляя просто фантастическую смекалку. Это так же, как в случае наших ругательств! Зато болтовня и рассказы, растворяющие, разрушающие системы — это уже чисто наш продукт, который мы сами выдумали, испытали, и который действует.

Нет, это совсем не какие-то глупости малых людишек, совсем не банальные сплетни — а только напоминание о непостоянстве мира. Если же "мир — это случай", как утверждал Виттгенштейн — равно как и Кафка, Гашек, Готвальд и Гитлер, что родом были из бывшей Австро-Венгрии — то мастер рассказа Грабал тоже желал обозначить этот мир, при этом обращаясь к тезаурусу пражского немецкого языка, и, благодаря этому, стал великим пабителем ( pábitel ). Pábit происходит от fabeln, baffeln или babbeln и означает "разговаривать", "болтать". Но только не в чешском языке! Pábit это не совсем то же, что baffeln , точно так же, как "кнедлик" — это вовсе не Knödel . Возможно, какой-нибудь насмешник и скажет: вы только поглядите на чехов! Они такие чемпионы несовершенства, что как только у них случится чего-то совершенного, им приходится взять это у немцев — мастеров перфекционизма! Но Грабал не только умно выбрал, но и тем самым уплатил небольшую дань языку своей супруги. Она стояла рядом с ним во время войны и после нее. А может, именно она рассказывала ему, что подобный способ говорить о жизни взялся прямо из жизни, что он прижился в немецких кафе и винных погребках, так что pábeni можно было признать совместным строением обеих культур нашей метрополии.

Гётц Фер описывает золотые времена pábeni-pabbeln в своей книге Fernkursus im Böhmischen (Заочный курс чешского языка — понятное дело, двуязычный). Мой собственный "ускоренный курс" может лишь подтвердить Фера.

И все-таки, pábitel это несколько больше, чем Baffler , точно так же, как hairstylist — это не только парикмахер. В слове pábeni где-то звучит чешское báj (сказка, миф) и bavení (развлечение, попытка развеселить). То есть, сказка, не правда.

То есть, собственно говоря, Правда здесь вовсе не побеждает. И уж наверняка не политическая правда. Здесь не высказывается никакое коллективное "Я", а, возможно, лишь группа персонажей из сказки. Здесь царит лирическое "Я". Но опять же — нет никакого монолога, никакой мономании, только лишь сольные выступления личностей, даже малых или совсем уже ничтожных, как тот же Крживопрд! Хор, составленный из наблюдателей, соглашаясь, урчит и отпивает из своих кружек. Ибо, раз мир — это общность фактов, то мы — всего лишь одни из них.

Понятное дело, головы и сердца тоже очутятся в игре, с мигренью или аритмией.

Ну а pábeni — это не только болтовня, рассказы, но еще и сказка. Ее вечные персонажи: лиса, лев или кот выступают как Лишка, Лёвы, Катц, пан Вопичка (мартышка), пан Кочурек (котик), пани Леви. В наши времена — времена безграничной гордыни человека, его тривиальности и разнузданности — похоже, только лишь pábitel возвращает миру соответствующие измерения.

Так что, думаю, не случайно журнал, учрежденный неким паном Фуксом, имел название "Мир Животных". Юный Гашек плодил там свои первые сказки. Хотя он публиковал их как новаторские трактаты, наука не оставила от них ни единой сухой нитки, признав их самыми банальными фальшивками. Потому-то "новатор" из журнала и вылетел. Поначалу в "Чешское Слово", а потом все дальше и дальше, пока сам не сделался всего лишь чешским словом.

А еще появились "Академические Ведомости". Из Кёнигсберга. Описание слепой блохи Palepsylla kuntiana , которую в балтийском янтаре, якобы, открыл и назвал в свою честь прусский профессор Кунц. Еще лучше была "научная" мелочь Гашека: "Рациональное разведение оборотней". Еще имеются чистокровные щенята! И самое удивительное, объявлялись желающие приобрести. Некий господин "под-учитель" из Воднян (наверняка читавший национальную эпопею " Naši " ( Наши ) Йозефа Холечека) обязательно желал приобрести первый чешский экземпляр. Очередное открытие — пифийской блохи — было, похоже, уже лишним, потому что для всех уже должно было быть ясно, что этот корреспондент вскоре с работы вылетит. С пользой для литературы в Чехии, до сих пор привыкшей, в основном, к Холечекам. Вот теперь наша литература повернула на правильный путь.