Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Другой Ян Есениус, отец Милены, чувствовал себя очень глубоко связанным с той историей, хотя прямая линия рода, тянущаяся от знаменитого хирурга — это, скорее, семейный миф. Он демонстративно разговаривал по-чешски и в Прагу прибыл с решением ликвидировать отсутствие державности и господства чехов. В те времена это требовало большего таланта и осторожности. Вскоре он стал профессором того самого университета, в котором преподавал его предполагаемый предок. Правда, университет тогда носил имя не Карла, а Карла-Фердинанда — упомянутого педанта казней. Только Есенский номер два был решительно настроен этот испорченный зуб удалить. Вырвать его с корнем. Все это потому что имел пользующийся большим успехом стоматологический кабинет. Но еще, благодаря приданому своей жены — дочери инспектора всех чешских школ. Так что он карабкался вверх как в профессиональной, так и политической жизни. Он был воинствующим националистом. Немцев и евреев терпеть не мог от всего сердца, в чем походил на многих своих современников. Но, в отличие от них, он восхищался аристократией, независимо от того, на каком языке она разговаривала. Он совершенно не чтил избушек на курьих ножках, поскольку знал: никогда из них не получится замков. Еще он был денди, модником, пользующимся успехом у женщин. В особенности, студенток, но так же еще жен приятелей и пациентов.

Еще, вроде как, он был последним пражским дуэлянтом. Наша присказка "придурки то явно были, ножи в карманах тащили!" не была из его репертуара. И в бою он, вроде как, проявил себя с наилучшей стороны. Гораздо хуже было с ролью мужа и отца. Для Милены он был, скорее, соперником, чем партнером. А после быстрой смерти жены (трагедия не слишком его потрясла) еще и кем-то таким, кому следует себя противопоставить, если желаешь его привязанности.

Еще юной девушкой Милена пережила кое что, увлекавшее ее в отце до самой смерти. Тогда они жили практически на стыке Пржикопов и Фердинандки, где оба прогулочных маршрута часто превращались в место боя. Это было место, где встречались две демонстрации националистов, между которыми с трудом втискивался полицейский кордон. Как-то раз в такой вот наполненной напряжением ситуации Милена стояла в окне, выглядывая отца, которому пришлось пробираться сквозь возбужденную толпу. Неожиданно прозвучали выстрелы, и все бросились либо на землю, либо бежать. Один только Есенский стоял, выпрямившись. Выглядел он будто скала. Во всяком случае, так тогда казалось его дочери.

Склонился он лишь затем, чтобы перевязать раненного. Впоследствии, перед лицом собственных сложностей, Милена вспомнила эту сцену и описала ее. Она стала моделью для ее поведения. В особенности, в период оккупации, когда окружающие люди станут убегать, прятаться по норам и доносить, Милена останется выпрямленной.

В период дозревания и молодости, тем не менее, она испытывает потребность встать лицом к лицу и сражаться, в том числе — и с отцом.

Так что нет ничего удивительного, что когда Кафка встретил ее, она представляла собой полную противоположность женщин, с которыми писатель до сих пор контактировал… Именно ей он писал страстные, полные обожания письма. Перед тем ему нравились предусмотрительные дамы — мамаши in spe (в надежде — лат.). Во всех его обручениях — не обручениях скрывались скука и бесполость. Милена же не знала в своем доме " rechtszaffenheit " (праведность — нем.), зато пережила многочисленные отцовские эскапады.

Даже через много лет Милена будет рассказывать о том, как отец вошел в комнату, в которой умирала мать, чтобы забрать оттуда букетик фиалок, потому что рядом, в его кабинете, сидела красивая пациентка. Так что она давила отца собственными эксцессами: клептомания в самых лучших пражских магазинах и векселя, незаконно выставляемые на его имя. Как-то исчезает ценная коллекция монет, в другой раз — обезболивающие средства из кабинета отца. Студенты или ассистенты Есенского время от времени появляются в его элегантных костюмах, ну а аферы дочки часто становятся темой злорадных комментариев. Случаются и типичные последствия. Тогда уже папочка, врач с многочисленными связями, не может отказать в помощи, так для него важна и собственная репутация.

Или, к примеру, знаменитая дружба со Сташей Йиловской, соученицей и советницей. Кафка об этой дружбе пишет как о духовном союзе, но пражские сплетни говорят о "сапфическом любовном союзе", мотивированном восхищением к Оскару Уайльду, творчество которого оказало большое влияние на поколение Милены. Осужденный за содомию (так тогда называли гомосексуализм), он должен был отсидеть приговор, а чешский перевод его тюремных Баллад очаровал не одну только молодежь. "Всякий мужчина убивает то, что обожает" — чешский перевод был несколько корявый. Ученицы из "Минервы" — первой гимназии для девушек в старой монархии — наверняка искали женский вариант такого вот понимания чувств: "Любящая женщина мучает своих любовников пытками".

В случае Милены, так, по сути, и было. Ведь она знала, что ее новый объект чувств смертельно ранит отца. Эрнст Поллак, германский еврей и литератор! Квинтэссенция всего того, что Есенский терпеть не может. "Бездельник из кафешки", бумагомарака и болтун! Человек, пишущий о тех, что пишут. Или же о том, что можно было бы написать, если бы писалось. Он просиживает в кафе "Арко" напротив вокзала — Сегодня это "Прага-Центр", а тогда "императора Франца-Иосифа" — и строит из себя важную особу. Карл Краус — венский пересмешник, но родившийся в чешском Йичина — саркастически напишет об этом месте, в котором: es brodelt, es kafkat, es kischt [54] Шуточная игра слов от фамилий Брода, Кафки и Киша. . Народ в "Арко" и вправду "бродит", пьет кофеек и обменивается "кишами".

Эта звуковая и живописная игра слов по-немецки передает бульканье, болтовню и шипение, но не говорит о каком-либо "поллаковании" ( es pollakt ). Просто литературный талант молодого человека никто не воспринимал слишком ernst , то есть серьезно. Только самого Поллака это особо и не беспокоит. Ему кажется, будто бы времени у него предостаточно, вот он его и расточает. Причем, демонстративно, как частенько поступают молодые и милые расточители.

Но Милена желает выйти за него замуж. Она бывает в "Арко" среди "арконавтов" — как называли тогда пишущих по-немецки творцов еврейской Праги — только для того, чтобы увидеться с ним. Но вскоре обращает внимание на тамошнюю литературную лигу и отмечает, что в этом месте действуют иные принципы. Здесь решает не национальная цель, но ценность текста сама по себе. Эти пражане не выражают национальный пафос, столь распространенный в находящихся неподалеку Немецком Доме или в Городском Представительском Доме. Здесь не национализируют ни мир, ни реальность, мир здесь поглощают, а язык является инструментом коммуникации — метафор, но не команд.