Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Именно в этом и следует искать причины успеха "Бабушки". Понятное дело, что книга рассказывает о многих вещах идиллическим и более человечным образом, Немцова же, когда писала ее, смешивала факты с выдумкой. Но жестокая и в чем-то даже трагическая жизнь писательницы превратила долину, в которой она проживала со своей бабушкой, в оазис гармонии. Замок тоже лишен чешских стереотипов. В нем не проживают какие-то "чужие" либо же таинственная и недоступная власть, скрытая за стенами цитадели, но люди, с которыми можно нормально, без предубеждений, разговаривать — точно так же, как сама Немцова беседовала практически с каждым. Ее произведение создано любовью, и человек до сих пор чувствует эту энергию.

А ведь идиллия это не продолжалась долго. После начальной школы в находящейся рядом Скалице, официально — это единственное образование писательницы, по желанию матери в возрасте семнадцати лет она вышла замуж за старшего на пятнадцать лет мелкого чиновника финансовой службы. С самого начала там не было никаких великих страстей, а потом даже взаимоуважения. На всякий случай, а так же во славу народа, муж сделал супруге четверых детей. Фамилия его была Немец, но он был патриотом. Тогда это слово было весьма новым и обозначало только самых чешских среди чешских чехов. Благодаря помощи бабушки и мужа, из Барбары Панкель сделалась чешка Божена Немцова. Вдобавок, настолько рьяно и великолепно, что лучшего экземпляра и нет: совершенно бескорыстно и бесстрашно, без каких-либо тирад и ненависти, без филистерства, без доносов и оскорблений, без сгорбленной спины.

Ее дебютом был маленький патриотический стишок. Но изумление в наибольшей степени пробуждала красота поэтессы и то, что писала она по-чешски. Ее посещали молодые поэты и наиболее мудрые головы чешской Праги. Многие влюбились в нее по самые уши, а кое-кто имел счастье узнать ее страсть. Наша la Belle вскоре начала писать восхитительным чешским языком умнейшие сказки, рассказы и письма. Когда же пришли времена после революции 1848 года, не исполнившей чешских надежд, в отличие от большинства земляков — она не сдалась. Ее изводили придирками, и ей не было чего есть. Когда умер ее сын, тоже талантливый и умный, ища утешения и простоты, Немцова открыла Бабушку и ее долину. Книга эта тоже стала историей хижин, но это не пространство для измельчания и китча, но место для роста, врата в сир. Потому-то открывается перед ней замок, и потому тот, кто ненавидит замка как такового, живет где-то в собственном замке ищ песка или на посаде, под стенами замка, внизу, среди утраченных шансов. Немцова терпеть не может антагонизмов. Они кажутся ей дрессурой. Зато ей близок парадокс, поскольку мыслит она по-"надчешски". Правда для нее не является чем-то таким, что только должно победить, но тем, что обязано найти место в нас самих, в наших сердцах. В одном из своих замечательных писем (от 13 июля 1857 года мужу) Немцова написала:

Это стремление к бесконечной красоте и к добру… что поднимает человека из праха… связано с любовью… истинной, не к одному лицу, но к каждому человеку, ко всему человечеству. Это любовь, которая не ожидает оплаты, находя сама в себе все. Таое стремление, чтобы стать лучшим и приближаться к Правде (подчеркивание Й.Г.) — вот мой рай, мое счастье и моя цель. Это придает мне силы и делает меня счастливой, ибо кем была бы я без этой любви?

Ей было немногим больше сорока лет, когда она скончалась — среди молчащих чехов. Barbara Pankel aus Wien, наша Муза.

Наш девиз — "правда победит" — наверняка не лжет. Но существуют победы с длинным периодом возвращения к здоровью.

Потому рождаются государственные сказки, чтобы проинтерпретировать значащие столкновения с перспективы предполагаемого исторического смысла. Говорят, к примеру: "Все обязано было случиться так великолепно, потому что мы были при том". Зато другие угрожают: "Это еще не все, в следующий раз придет очередь и на нас!". Этот вот второй тип острит наши зубы для страшного реванша, а в качестве источника поэтизации и предсказаний творит пространство для боевых барабанов.

"Сад Карконоша" подарил нам сказочника, у которого имелась замечательная идея, чтобы представить рассказ о нашей истории. Семейный его домик стоит в Гронове, а памятник — в Праге. Его именем называют мосты и улицы, его любили и уважали, а под конец он сделался сенатором в нашем чехословацком государстве. Когда он умер, до самой могилы его несли в столь торжественной погребальной процессии, словно бы он был королем, а не всего лишь бардом. Его эпос прославлял нас как одаренных характером и любящих мир чехов, которые только лишь под принуждением хватаются за мечи, чтобы защищать нацию — которая, помимо того, что была наша, еще была выше и общечеловечнее. И ее необходимо было защищать от эгоистической заграницы и всяческими чужаками, которые коварно призвали к нам Эпоху Темноты. Но только на какое-то время! Всего лишь до момента, когда своими лучами нас коснется Свет Правды, которую распространяют в народе его учителя.

Да, Алоис Йирасек был профессором и творил то, что немцы называют "Professorenromane", которые в истории литературы рассматриваются как явление второго плана. Но у нас тогда, а часто и в более поздние времена, это была самая настоящая первая лига. Ну а в Германии тех времен такие вот историки-рассказчики как Феликс Дан или Густав Фрайтаг пользовались огромным успехом. Во второй половине XIX века появлялись произведения, романтический запал которых, соединенный с воспитательными и патриотическими целями, увлекали читателей. Выбор тем и способ их обработки наверняка повлияли и на Йирасека, который как раз созревал, когда " Битва за Рим " Феликса Дана заливала Германию. В немецкой школе в Броумове маленький Алоис не мог не заметить послания той книги, хотя, наверняка, оно его и расстраивало, поскольку он начинал чувствовать себя чехом. В восточной Чехии тогда шло сражение между пруссаками и австрийцами. Йирасек не был за пруссаков, зато Дан с Фрайтагом желали прусского доминирования. Потому Алоис перебрался в Градец Кралевы в чешскую гимназию.

" Битва за Рим " Дана воспевает здоровое и хищное вторжение германцев в Италию и их сражение с властью, которая все еще представляла собой символ цивилизованного универсализма. Но в книге она описана как гниющий конгломерат дегенерированных интриганов, а ее единственная "римская" черта — это коварство (мать Дана была француженкой, которая бросила семью, и сын по этому поводу страдал и в литературном смысле).

Йирасек впоследствии напишет " Против всех ", своеобразную чешскую "битву с Римом". В этой истории не менее здоровые и хищные "божьи воины" [75] Речь идет о гуситах. защищаются от нашествия орд, представляющих тогдашний мир, Церковь и императора. Этот "Рим" тоже показан коварным и предательским, хотя тот "чужой" император является законным чешским королем, которого окружает толпа чешских не-гуситов. Героизм, патриотизм и педагогика содержат здесь, правда, иное содержание, но в качестве инструментов имеют идентичное применение.