Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Герцог Вальдштейн прибыл в Йичин уже только в гробу, который захоронили в ближайшем монастыре картезианцев. Он сам приказал его выстроить, именно там должна была находиться родовая гробница. После ликвидации монастыря там было устроена действующая и до настоящего времени тюрьма. Как-то слишком часто превращают у нас в казематы строения, заслуживающие лучшей судьбы.

Но с Йичином связаны и истории, которые это направления делают несколько человечнее. Якобы, наш монастырь-тюрьма привлек некоего Якоба Крауса, ищущего людей, у которых было достаточно много времени и терпения, чтобы "клеить пакетики". Он осел в здешнем городке, выглядящем, словно бы его живьем извлекли из путеводителя по самым красивым местам старой Австро-Венгрии. Изготовление пакетиков из бумаги было совершенно революционным изобретением. Краус залил ними всю империю, а при случае внес свой вклад в чешский язык. "Клеить пакетики" и до сих пор является синонимом пребывания в тюрьме.

Это же сколько пользы может принести одна хорошая идея.

Якоб Краус вскоре женился на красивой дочке йичинского доктора. В 1874 году та родила ему — девятого ребенка и пятого сына — малютку Карла Крауса, который игрался с Франеками, Янеками, Йозеками и Антеками под стенами живописного замка Вальдштейнов, на самом рынке, где семейство Краусов и проживало. И кто знает, если бы папаша Якоб не принял решение о переезде в Вену, то, возможно, гордостью нашей литературы был бы некий Карел Краус [73] Речь идет о Карле Краусе — австрийском драматурге, поэте и публицисте, признанном наиболее выдающимся сатириком немецкоязычного пространства ХХ века. ? Правда, со своим сарказмом и иронией у нас ему наверняка не было бы легко. В нашем местном кино для таких типов не было много места.

В йичинском монастыре, только-только превращенном в тюрьму, сидел знаменитый разбойник, наверняка бывший вдохновением для литературных героев, что пошли по его следам. И был это не какой-то там Румцайс, а самый настоящий злодей. Какой-то Ринальдо Ринальдини здешнего региона. Звали его Бабиннский, и до сих пор о нем распевают длинную балладу, которая весьма подробно, с деталями описывает достижение здешних палачей. Бабинский выгоняет из камеры свою любимую, говоря ей так:

Чтобы тут же прибавить:

Что можно перевести где-то так:

Эти рифмованные строки — замечательная смесь языков, которое до настоящего времени могло бы обрадовать сердца многих детей. Fusekle — это ничто иное, как Fußsak , по-австрийки уменьшенные до Fußsäckel , что в чешском языке породили fusekle женского рода. И речь здесь идет даже не о носках, а, скорее, о кожаных мешках, натягиваемых на ноги в случае дождя и грязи, нечто вроде детского спального мешочка. Потому что баллада про Бабинского (несмотря на бесчисленное количество куплетов) превратилась в детскую песенку, так что эти " фусекле " тоже живут, как и пристало языковой реликвии.

На самом же деле Бабинскому голову не рубили. Он отсидел свое, а жизнь закончил набожным садовником в одном женском монастыре. Вот так-то, из хитрого лиса мы сделали садовника! Ничего себе, правда? Быть может, это тоже чешское изобретение? И вроде как наш бывший разбойник жаловался, что из его сада-огорода воруют огурчики с цветочками!

Точно так же мы поступили с Рюбецалем или же Краконошем. В terra fabulae , куда я вас сейчас веду, имеется один закуток между Упой и Метуйей (Úpa, Metuja — древнейшие обозначения воды: ap и met ), где это сказочное существо не только появилось на свет, но где и пребывает до настоящего времени. Ландшафт здесь практически полностью открывается, показывая округлые возвышения из темно-красного песчаника. Это входной коридор в Карконоше, и практически отовсюду здесь вино гору по имени Снежка, наш чешский Эверест.

Карконоше — это вовсе не "гигантские горы" (Riesengebirge), как называют их немцы. Ну, разве что с точки зрения местных гномиков. Потому что этих здесь навалом — как и в каждой приличной стране сказок. Ясное дело, что когда-то здесь высились могучие горы, но в палеозое, в самом начале времен. Но века их сильно снивелировали, и все здесь сделалось каким-то средним, хотя вовсе даже и не банальными. Что ни говори, в конце концов — это же самые настоящие горы. Мы называем их Карконоше (Krkonoše) — но не мы их крестили. Kork и nes это очень древние слова. Kork — это "гора" по-кельтски, а nes — по-германски. Обе эти этнические группы были здесь перед нами и, как это было в обычае, перенимали многочисленные слова предшественников. "Коркогоры" или же "Коркенесс" оставили нам германцы, мы же с помощью суффикса в множественном числе сотворили Карконоше. И в этом слове мы слышали — и нельзя сказать, что так уж ошибались: "карк" (шея) и "нос", то есть нечто такое, что каким-то образом вздымается и выступает. И что, конечно же, на самом дне индоевропейских языков образует основу для кельтского и германского названия, но что как раз здесь, в данном контексте, является доказательством акустического поглощения и дополнительной этимологизации. Мне кажется, что это одно из наиболее правдоподобных объяснений, и я буду стоять за него, даже если это всего лишь очередная сказка этой сказочной страны. Эту версию поддерживают еще и "Корконты" ( Korkontes ), упомянутые Птолемеем в качестве первого поселившегося у нас народа. Якобы, где-то возле Аскабурга (наш Ошкобрг — Oškobrh?). Раз Птолемей жил перед приходом германцев, то не мог говорить о "Коркенессах", что в какой-то степени поддерживает мой тезис.

Какой-то "Craig-y-nos" (скальный выступ) лежит между Кардиффом и Бреконом в Уэльсе. "Это слово — будто заклинание!" — растекался в восхищениях над этим названием один немецкий фельетонист, равно как и над обозначенным таким образом местом, где происходят фестивали старинной музыки.

Там танцуют тролли, слышны древние заклинания колдунов, там открываются врата

в мир, наполненный таинственными снами.

Если вы, как Линда, не будете верить в древнеславянские kark 'и nos 'ы (а многие из нас делают именно так) и не будете желать считать наш горный массив в качестве древнечешского санатория для лечения органов дыхания, то и этот "Craig-y-nos" будет свидетельствовать в пользу моего тезиса, что слово Карконоши скрывает в себе тройные, последовательно выступающие наименования гор и отсылает к праевропейским, древнейшим названиям.

Эти наши горы, пускай и с мягкими очертаниями, только нежностью никак не отличаются. Погода здесь меняется очень резко. Неожиданное появление туч, снежные бури или молнии, бьющие с ясного неба, застали врасплох не одного уже человека. В такие дни сказочный Карконош доказывает свое существование. Словно Аполлон на Парнасе (вот если бы наши предки в давние времена добрались туда, то Парнас наверняка назывался бы сейчас Паржинош). "Коркенаш" выступает и как горный дух с атрибутами божественности. Правда, он не сидит в окружении муз на тонущей в облаках вершине ( nes ), но только лишь в компании гномов, мелких духов-проказников и самых различнейших созданий, а сам тоже превращается в зверя или в обладающий людскими чертами камень. В его честь у нас цветет эдельвейс (не срывайте его, пожалуйста, если приедете сюда, потому что это наказуемо — возможно, и не Карконошем, но местными охранниками). А сам он сидит в горах и за всем следит.