Джеймс Кервуд - Всемирный следопыт, 1927 № 04

В кубрике накурено и душно. Пахнет ворванью, смолой, дегтем. Слышен крепкий храп людей, уставших от тяжелой работы. Матросы инстинктивно, сквозь сон, упираются то корпусом, то коленями в тонкие перегородки своих коек, чтобы не вывалиться.

Койка Джони — поперек судна. Шхуна стремительно ложится то на один бок, то на другой, и, сообразно с этим, ноги у Джони летят вверх, а голова куда-то вниз, и наоборот. Изредка у него вырывается совсем не по-английски:

— А, щоб тоби!..

Спустя секунду он опять храпит.

Судовой кок перед сном ругается по-испански. Ловит жестянку с маргарином и рассыпавшиеся окаменевшие бисквиты.

Ими смело можно разбить голову, — так говорит канадец. Кок поправляет болтающуюся во все стороны на цепочках лампу, слабо освещающую кубрик. Ворчит и ложится спать. А наверху гудит ветер в такелаже, и угрюмо рычит холодное Берингово море…

На баке пробило полсклянки. Потягиваясь на своем пробковом матраце, Томсон, как-то особенно крякнув, перебросил на край койки рыжие ноги. Наспех надевает длинные теплые шерстяные чулки.

— Это от моей миссис, — говорит он Джекобсу, тормоша его за шиворот.

— Ну, вставай, слышишь?.. Живо! Вставай, ржавая уключина! Полно дрыхнуть.

— М-м-м … — мычит Джекобс.

— Проклятая собачья жизнь!..

Не рассчитав качки, ударяется головой о стенку.

— Проклятое судно!

Петерсен скрипит:

— А зачем вы на него нанимались?..

Томсон, натягивая резиновые сапоги, отвечает:

— Когда у человека не совсем хорошие отношения с властями, а в особенности — с полисмэнами, остается только одно: надеть на себя пеньковый галстук, или поступить на такую посудину.

— Галлоу, Джони Руш!.. Довольно валяться! Вставайте! Вам на руль с двенадцати.

Джони быстро надел толстые, тяжелые, с короткими голенищами морские сапоги. Напялил дождевик, подвязал зюйдвестку. Подумал немного. Накрошил ножом едкий прессованный табак. Набил трубку.

Петерсен, готовый выйти на палубу, дергал за плечо канадца.

— Вставайте, чтоб вас чорт побрал! Дрыхнет, как кашалот!

— Опять вставать!.. О, сакр д'юн пип!..

Легкий, как мячик, канадец соскакивает с койки.

Бьет двенадцать. Боцман, здоровенный, длинный детина, заглянув в люк, кричит:

— Все наверх!.. Да живо!

Недовольные, ворча и бранясь, торопливо толкая друг друга, поднимаются матросы по крутому трапу на палубу. Джони Руш идет к штурвалу. Сменяет продрогшего рулевого.

— Порко, дио!.. Какой маледетто холод!.. Брр!.. Скорей в кубрик… Аддио, счастливой вахты, Джони Руш!..

Балансируя по скользкой палубе, итальянец Джованни уходит — торопится согреться.

Туман заметно рассеялся. Ветер спал. На горизонте стал вырисовываться контур гористого берега.

Послышался голос капитана, выходящего из своей каюты.

— О, йес! Погода выравнивается… Вам, мистер Смит, не мешает пойти погреться, соснуть… Широта у нас 54°32′ зюйдовая и долгота 192°28′ ост… Значит, мы с вами не наврали. Вы видите эти горы?. Это остров Медный. Ну, а теперь покойной ночи, мистер Смит! Вы можете итти.

— Доброй ночи, сэр!

Штурман нырнул в каюту. С наслаждением предвкушал удовольствие проглотить чашку горячего кофе; хлебнет коньячку, растянется на койке…

Капитан Вайт окинул пытливыми глазами рангоут шхуны. Подумал: «А такелаж здорово поизносился»… Прикинул в уме, во что обойдется замена новым. Скользнул взглядом по бизань- и грот-топселям. Ярко выделялись свежепоставленные заплаты. Буркнул угрюмо под нос:

— Необходим новый комплект парусов.

Добычу котиков на Беринговом море нельзя было считать спокойным и легким делом. Капитан Вайт, благодаря противному, ветру, дующему все время в лоб, пришел сравнительно поздно: в начале августа. Наиболее же благоприятным временем для ловли считается июнь. Тогда котики вылезают на свои прошлогодние места у прибрежных рифов.

Шхуна, разрезая и вспенивая острым форштевнем поверхность моря, заметно приближалась к ясно вырисовывавшимся очертаниям скалистого берега. Остров Медный состоит из горного хребта, пересеченного ущельями и небольшими долинами. Если смотреть на остров Медный с острова Беринга, то Медный кажется состоящим из трех небольших островов, почти лишенных растительности. Берега острова неприветливы, скалисты, обрубисты. Неподалеку от острова — много рифов и скал.

Зная все это, капитан Вайт шагал по палубе. Обдумывал с какой стороны ему удобнее стать на якорь. Зорко вглядывался в очертания берега. Заметил гору конической формы, возвышающуюся над южной частью острова. Эта гора служила ему прекрасной приметой для отыскивания гавани.

— Держите на эту высокую гору, Джони!..

— Так! Одерживай!.. Так!.. Право, лево, не сдаваться…

— Есть… Право, лево, не сдаваться! — как эхо, повторял слова команды Джони Руш.

Судно, послушное опытной руке рулевого, быстро приближалось к горе.

Подумав минуту-другую, капитант Вайт вспомнил: где-то неподалеку должна быть так называемая Китоловная банка..

— Чуть-чуть лево! Еще лево!..

— Есть, еще лево, — ответил Джони.

— Эй, на баке! Приготовить лот. Бросайте!.. Сколько?

— Пятьдесят девять метров, сэр…

— Оль-райт!.. Еще!

— Проносит, сэр…

— Сколько?

— Пятьдесят три, сэр!

— Так. Топселя долой!

При уборке топселей не обошлось без инцидента: судовой плотник, швед Петерсен, которому в этот день чертовски не везло, поскользнулся на палубе, протертой олифой. Вытянулся во весь рост… Еще не встав на ноги, он успел уже сто раз выругаться. Лишь сорвав гнев на судовом коте Снаппи, обычно молчаливый и довольно угрюмый плотник Петерсен успокоился.

Капитан, стоя на юте, внимательно посматривал за борт. Остерегался попасть в морскую капусту, растущую на рифах. Посмотрел на часы. Спросил у Джекобса, стоявшего с лотом на борту у фок-мачты:

— Как глубина?

Убедившись, что лот достиг дна, Джекобс крикнул нараспев:

— Со-орок два!

Шкипер ответил:

— Ладно!.. На баке! Приготовить якорь к отдаче!

— Готово, сэр.

— Фок-, грот- и бизань-шкоты подобрать! Приводите к ветру, Джони! Стаксель и кливера — долой!..

Матросы, довольные, что плавание подходит к концу, носились, как угорелые.

Послышался властный окрик:

— Отдать якорь!..

Загремел якорный канат. «Свит Хом» стала на якорь. Берег недалеко.

— Стоп — травить!.. Сколько?.

— Пятьдесят девять метров, Сэр…

— Потравите канат до шестидесяти трех метров. Этого будет достаточно…

Боцман прохрипел:

— Слушаюсь, сэр…

Услыхав грохот каната, мистер Смит вышел на палубу. Это был совсем молодой человек — штурман. Это его первый рейс. Он робок и застенчив. Не совсем уверен в своем знании морского дела. Если бы не выгодные условия службы, дающие ему возможность поскорей жениться, ни за что бы не пошел к капитану Вайту. Он его боялся до смерти. Пробило восемь склянок.