Андреа Вульф - Открытие природы [Путешествия Александра фон Гумбольдта]

Изобретение таких приборов, как телескопы и микроскопы, открыло новые миры и с ними убеждение, что законы природы могут быть раскрыты. В Германии конца XVII в. философ Готфрид Вильгельм фон Лейбниц предлагал идеи универсальной науки, основанной на математике. Тем временем в Кембридже Ньютон открывал механизмы Вселенной, применяя математические законы к природе. В результате мир начали видеть все более предсказуемым, по мере проникновения человечества в его естественные законы.

Математика, объективное наблюдение и плановые эксперименты прокладывали тропу разума в западных странах. Ученые стали гражданами своего самопровозглашенного «ученого сословия» {67} 67 Это был широко используемый термин, см., например: Joseph Pitton de Tournefort to Hans Sloane, 14 January 1701/2, John Locke to Hans Sloane, 14 September 1694, MacGregor 1994, p. 19. – интеллектуального сообщества, которое было вне национальных, религиозных и языковых границ. Пока их письма пересылались через Европу и Атлантику, формировались научные открытия и новые идеи. Это «ученое сословие» было страной без границ, управляемой разумом, а не монархами. В эту новую эпоху Просвещения, когда западное общество, казалось, твердо взяло курс на достоверность и прогресс, Александр фон Гумбольдт мужал. Девизом столетия был прогресс, каждое поколение завидовало следующему. Никого не волновало, что природа сама по себе может быть уничтожена.

Как представители молодежи Александр и Вильгельм фон Гумбольдты примкнули к берлинским интеллектуальным кружкам, где они обсуждали важность образования, терпимости и независимости мысли. По мере метания братьев между читательскими группами и философскими салонами Берлина их учеба, бывшая раньше, в Тегеле, уединенным занятием, приобретала коллективный характер {68} 68 Bruhns 1873, vol. 1, p. 33. . Летом их мать часто оставалась в Тегеле, позволяя обоим юным братьям жить под надзором их наставников в семейном доме в Берлине. Увы, эта свобода оказалась недолгой: мать дала ясно понять, что видит сыновей государственными служащими. Те зависели от нее материально и были вынуждены подчиняться ее воле {69} 69 28. AH, Meine Bekenntnisse, 1769–1805, Biermann 1987, p. 50, 53; Holl 2009, p. 30; Beck 1959–1961, vol. 1, p. 11ff.; WH to CH, 15 January 1790, WH CH Letters 1910–1916, vol. 1, p. 74. .

Восемнадцатилетнего Александра Мария Елизавета фон Гумбольдт отправила в Университет Франкфурта-на-Одере, что примерно в 70 милях от Берлина {70} 70 AH to Ephraim Beer, November 1787, AH Letters 1973, p. 4; Beck 1959–1961, vol. 1, p. 14. . В этом провинциальном учебном заведении постигали премудрости всего 200 студентов, и она выбрала его скорее за близость к Берлину, чем из почтения к образованию, которое там давали. На протяжении семестра Александр учился там государственному управлению и политэкономии, после чего было принято решение перевести его в Гёттингенский университет, один из лучших во всей Германии, где учился Вильгельм {71} 71 Holl 2009, p. 23ff.; Beck 1959–1961, vol. 1, p. 18–21. . Тот изучал право, Александр же сосредоточился на науке, математике и языках. Живя теперь в одном городе, братья тем не менее проводили вместе не много времени. «У нас такие разные характеры!» – говорил Вильгельм {72} 72 WH, Geier 2009, p. 63. . Он усердно учился, Александр же грезил о тропиках и приключениях {73} 73 AH, Mein Aufbruch nach America, Biermann 1987, p. 64. . Он мечтал уехать из Германии. В детстве он зачитывался дневниками Джеймса Кука и Луи Антуана де Бугенвиля, совершивших кругосветные плавания, и воображал себя в дальних краях. Любуясь в Ботаническом саду Берлина тропическими пальмами, он желал одного – увидеть их в естественной среде {74} 74 AH Cosmos 1845–1852, vol. 2, p. 92; AH, Meine Bekenntnisse, 1769–1805, Biermann 1987, p. 51. .

Эти незрелые грезы приобрели серьезность, когда Гумбольдт отправился со своим старшим другом Георгом Форстером в четырехмесячную поездку по Европе. Форстер, немецкий натуралист, сопровождал Кука в его втором кругосветном путешествии. Познакомившись в Гёттингене, они подолгу обсуждали ту экспедицию, и захватывающие рассказы Форстера об островах южной части Тихого океана делали еще острее жажду Гумбольдта отправиться в дальний путь {75} 75 AH, Ich Über Mich Selbst, 1769–1790, Biermann 1987, p. 36ff. .

Весной 1790 г. Форстер и Гумбольдт поехали в Англию, Нидерланды и Францию. Больше всего их манил Лондон, где все наводило Гумбольдта на мысли о дальних краях. Темза была запружена судами с товарами со всех концов света. Ежегодно порт принимал 15 000 судов с пряностями из Ост-Индии, сахаром из Вест-Индии, чаем из Китая, винами из Франции, древесиной из России {76} 76 White 2012, p. 168. См. также: Carl Philip Moritz, June 1782, Moritz 1965, p. 26. . Река от берега до берега представляла собой «черный лес» мачт {77} 77 Richard Rush, 7 January 1818, Rush 1833, p. 79. . Между большими торговыми кораблями теснились сотни барж и корабликов помельче. Все это скопление было впечатляющим портретом могущества Британской империи.

Вид на Лондон и Темзу. Акватинта Р. Хейвелла, 1836 г.

© Wellcome Collection / CC BY

В Лондоне Гумбольдт познакомился с ботаниками, путешественниками, художниками, философами {78} 78 AH to Wilhelm Gabriel Wegener, 20 June 1790; AH to Paul Usteri, 27 June 1790, AH to Friedrich Heinrich Jacobi, 3 January 1791, AH Letters 1973, p. 93, 96, 117; AH, Ich Über Mich Selbst, 1769–1790, Biermann 1987, p. 39. . Он виделся с капитаном Уильямом Блаем (командовавшим бунтом на «Баунти») и Джозефом Бэнксом, ботаником Кука в первом кругосветном плавании, теперь ставшим президентом Королевского общества (Royal Society) – самого крупного объединения ученых Британии. Гумбольдт пришел в восторг от очаровательных рисунков и набросков, привезенных художником Уильямом Ходжесом из второго плавания Кука. Ранним утром, открывая глаза, Гумбольдт видел на стене своей комнаты гравюры с судами Ост-Индской компании, что часто служило ему тягостным напоминанием о его несбывшихся надеждах {79} 79 AH, Ich Über Mich Selbst, 1769–1790, Biermann 1987, p. 38. . «Меня обуревает такое нетерпение, – записал он, – что мне часто кажется, что я схожу с ума» {80} 80 AH to Wilhelm Gabriel Wegener, 23 September 1790, AH Letters 1973, p. 106–107. .

Когда грусть становилась невыносимой, он предпринимал в одиночестве длительные прогулки. Однажды, бродя по сельскому Хэмпстеду к северу от Лондона, он увидел на стволе дерева объявление о вербовке моряков {81} 81 AH, Ich Über Mich Selbst, 1769–1790, Biermann 1987, p. 38. . На короткий миг ему показалось, что нашелся ответ на его желания, но, вспомнив о суровости матери, он опять затосковал. Гумбольдт испытывал необъяснимую тягу к неведомому, то, что немцы называют Fernweh – тоской по дальним краям, – но он был «слишком послушным сыном» {82} 82 AH, Meine Bekenntnisse, 1769–1805, Biermann 1987, p. 51; AH to Joachim Heinrich Campe, 17 March 1790, AH Letters 1973, p. 88. , он признавал себя неспособным пойти против материнской воли.