Георгий Кублицкий - Рейс в Эвенкию (путевые заметки)

— А нефти у нас хватит? — спросил кто-то.

Вопрос был подобен ушату ледяной воды, опрокинутому на горячие головы. Действительно, как мы об этом не подумали! Ведь топливо было запасено из расчета, что рейс не затянется. Все выжидательно посмотрели на механика.

— Нефти почти что нет, — сказал механик и обвел взглядом сразу вытянувшиеся лица, — но если хорошенько пошарить, то кое-что можно наскрести. Я, конечно, не ручаюсь за точность цифры, но тонн 20 у нас, кажется, есть.

Все повеселели. Раз механик говорит, что есть 20 тонн нефти, значит на 30 тонн можно смело рассчитывать. Наш механик принадлежал к числу запасливых людей, склонных к преуменьшению возможностей и преувеличению трудностей.

Быстро произвели подсчеты. Итоги получились не очень-то утешительные. Если запасливый механик даже и наскребет 30 тонн, их хватит еле-еле.

— Давайте будем обходиться пока без освещения. Пускай вместо динамо луна поработает, благо ночей почти нет, — предложил наметчик Соловьев. — И насколько я понимаю, на этом деле сэкономим самое малое тонну, а то и больше.

— Правильно. В темноте, да не в обиде!

Выступил радист Костя. Он был главным виновником частого запуска дополнительного мотора, а следовательно и солидным потребителем нефти.

— Я не буду много распространяться. Конечно, радиосвязь нам очень нужна. Но если очень нужно ее сократить, то это можно сделать. Я кончил, товарищи.

На следующий день мы выступили в рейс.

Странное дело! Чем выше поднимался караван вверх, тем спокойнее становилась Нижняя Тунгуска, тем приветливее выглядели ее берега. Куда-то исчезли коварные пороги, опечки, косы и прочие "накладные расходы на путешествие по таежной реке. Казалось просто невероятным, чтобы пароходы, пробравшиеся до Кочумдека с великими трудностями через очень беспокойное и неудобное плесо, поворачивали от этой фактории обратно вместо того, чтобы уверенно продолжать путь. Я поделился этими соображениями с лоцманом. Он рассмеялся.

— Э, ларчик тут просто открывается. Ты не забывай, что мы идем по очень большой воде. Сейчас, в аккурат, самое половодье. А вот попробуй-ка здесь пройти с нашей посудиной глубокой осенью — хлебнешь горя через край. Тут тебе река сразу покажет зубы. А они у нее острые: чуть зазевался, и борт распорот. А о затонах да доках для ремонта в этих местах я что-то не слыхивал…

За первые сутки похода мы прошли полтораста километров. Как будто и к югу мы движемся совсем понемногу, а пейзаж меняется с каждым часом. Солнце светит необыкновенно ярко, как будто торопясь щедро расплатиться с землей, истосковавшейся по теплу за долгую зиму и позднюю весну. С гор бегут уже не ручьи, а целые потоки. Все чаще попадаются полянки, радующие глаз хорошей, совсем южной зеленью. Некоторые ребята из команды, неумеренно обрадовавшиеся солнцу, ходят с докрасна сожженными шеями. На собственной коже они познали, что солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья лишь в том случае, если мы ими не злоупотребляем.

Меж тем на теплоходе началась генеральная чистка и уборка. Вахтенные надраивают медные части до такой степени, что они как бы сами начинают излучать свет и блеск. Палуба тщательно вымыта и проолифена. Боцман наладил себе "люльку" и, беспечно раскачиваясь над водой, очищает корпус судна от пыли, грязи, накипи и других нежелательных напластований, образовавшихся за плаванье. Запах олифы и скипидара носится всюду. Закроешь глаза — и кажется, что находимся в доме, где только что закончен ремонт и на полах еще густеет тонкий слой охры.

— Наддай, наддай ребята жару, — орет боцман своим помощникам. — Отрегулируем нашего красавца так, чтобы в Туре ахнули — вот, мол, судно пришло, видать только сработано. Не жалей воды и швабры! Посуда чистоту любит!

Соловьев, закусив кончик языка и смешно оттопырив веснущатые щеки, выводит на куске кумача:

"Братский привет трудящимся Туры от команды теплохода "Красноярский рабочий".

Буквы выходят немного неуклюжими, но в общем получается здорово.

…А берега бегут назад. Пять сотен километров, что отделяют Кочумдек от Туры, тают с каждым часом. Но одновременно тает и нефть.

Мы идем сравнительно быстро; но весть о нашем рейсе распространяется по эвенкийской земле еще быстрее. Посмотреть на большой караван, никогда не виданный в этих местах, выходят из лесу охотники. Вот на берегу появляется целый "кавалерийский отряд" — шесть эвенков верхом на оленях — "учугом". Они машут нам руками, что-то кричат, потом пускаются вслед за караваном по берегу. Сначала они едут наравне с нами. В зелени мелькают их фигуры. По на беду всадникам плесо попадается тихое, а берег, как на зло, неровный, изрытый ручьями и оврагами, и через полчаса их "рогатые кони" остаются позади. Спешившись, эвенки выходят к самой воде и еще долго смотрят нам вслед.

На какую-то факторию — не помню точно, была ли эта фактория Виви или фактория Умами — мы ездили на катере. Катер у нас находился под бортом всегда — на всякий случай.

Деревянное зданиефактории украшал большой плакат: "Сталин наш первый депутат Верховного Совета РСФСР!"

Два охотника-эвенка, только что приплывшие с другого берега в лавку за табаком, рассказывали, как-сегодня утром они "добыли медведя. Один из охотников сидел на гладко обструганом пеньке. Окончив рассказ, он встал и пошел к своей ветке. Пенек, на котором он сидел, оказался не просто пеньком. Черной краской на нем было написано:

ГУСМП

Всесоюзный Арктический Институт

Астро-Радио-Пункт 1937 год

Охотники со старинными ружьями, медведи, нехоженные тропы и, — предвыборный плакат, фактория, астрономический пункт! Пока я размышлял об этих контрастах, а мои спутники разговаривали с охотниками, моторист завел мотор. Караван уже ушел вперед километра на два.

— Заезжайте на обратном пути, — приглашает заведующий факторией. — Уху такую приготовлю — закачаетесь!

— Непременно заедем! — кричит рулевой. И добавляет вполголоса: — Вот если бы ты нам нефти приготовил! Много не надо, боченочков десять — пятнадцать… А то уха! Нашел, чем удивить.

— Ну вот и Таймура, — сказал лоцман, показывая рукой на реку, впадающую в Тунгуску. — Любопытная, доложу вам, речка.

— А что в ней любопытного?

— Древности всякой много. Здесь, на Таймуре, мамонт найден. А недалеко от устья, на правом берегу, есть избушка. Стоит себе у подножья скалы, потолок провалился, стены почернели.

— Ну, и что же?

— А вот то же… Бывал я в этой избушке. Посреди торчат развалины печи. А сквозь печь уже лиственница проросла, поперек сантиметров тридцать. Вот и подсчитайте теперь, сколько лет стоит избенка. Рассказывают, что ее еще те казаки строили, что в Сибирь с Ермаком пришли.