Питер Мейл - Прованс от A до Z

Таким образом, можно видеть, что существуют разные степени чужедалья. Наиболее сильная отчужденность проявляется к людям иной расы, живущим в другом мире, – таковы в первую очередь парижане.

В отличие от англичан, однако, провансальцы не выдумывают для иноземцев обидных прозвищ, называя бельгийцев бельгийцами, а немцев немцами. Разве что иной раз, очень редко, можно услышать об англичанине: rosbif .

С течением времени население все больше отрешается от оседлости, семьи не прикреплены к земле, деревенское родовое общество распыляется. Идет к тому, что слово «иностранец» просто отомрет за ненадобностью. Мой ментор месье Фаригуль, следящий за взаимоотношениями национального и международного, местного и пришлого с пристальным вниманием, уверен, что как-нибудь заботящиеся о нас мудрые руководители, которых он называет «наши друзья-кретины из Брюсселя», объявят это слово недопустимым и оскорбительным. Но до тех пор мы с полным правом можем рассматривать пришельцев из соседних деревень с доброй толикой подозрительности.

Время к полудню. Температура уже за сорок четыре, но все еще растет. Лето. На завтрак свежий инжир, нагретый солнцем. Собаки спят в тени. На террасе кафе летний винегрет языков: перекатываются картофелины во ртах англичан, резко лают немцы, глухо рокочут голландцы. Розы взрываются цветом и ароматом. Многоцветье полей напоминает палитру художника: лаванда, подсолнух, пшеница, бутылочно-зеленый виноград… Плавание в бассейне по ночам. Запах горящего розмарина на барбекю. Воздух сух и горяч. Иногда думаешь: хоть бы солнце взяло выходной, что ли.

Одна из многих прелестей исследования Франции состоит в том, что здесь путешествуешь не за счет желудка. В какой бы уголок этой страны ты ни прибыл, приличная еда всегда окажется в пределах досягаемости и найти ее очень просто. К тому же помочь тебе вызываются десятки путеводителей. К сожалению, многие из них пытаются оживить гастрономическую информацию литературными изысками, заставляя голодного читателя перерывать груды ненужной ему информации в поисках дежурного блюда. Чтобы этого избежать, я следую лаконичным рекомендациям пухлого «красного классика» – гида «Мишлен», издающегося с 1900 года.

Этот ценный источник перечисляет более девяти тысяч отелей и ресторанов, информацию подает точно, деловито и суховато, избегая всплесков руками и восклицаний. Мнение свое путеводитель выражает сжато, без превосходных степеней и преувеличений. Поэтому несколько удивляет реакция на ежегодный выход в свет очередного выпуска «Мишлен». Периодическая пресса всякий раз поднимает шум, раздуваются эмоции, создаются и пятнаются репутации – и все из-за маленькой интересной эмблемки, международно признанного символа высокого качества работы кухни, из-за мишленовской звезды.

Вообще, на звезду она вовсе и не похожа, больше смахивает на перегруженную розетку или на круглое миндальное печенье. Собственно, так эту «звезду» в гастрономических кругах чаще всего и называют. Но именитого повара все же почитают звездой, а не круглым мучнисто-кондитерским изделием. В общем, как этот символ ни назови, а весом он в рестораторском бизнесе отличается чрезвычайным. Присвоение его всегда повод для торжества, а лишение приводит в отчаяние.

Традиционно мишленовские звезды сверкают в Париже и его окрестностях, далее они перемещаются к югу через Бургундию вплоть до Лиона и с новой силой вспыхивают на Лазурном Берегу (Кот-д’Азюр). До недавнего времени Прованс славился лишь своим крепким айоли да еще более основательным pieds et paquets , овечьими ножками и рубцом, но никак не утонченными кулинарными шедеврами, требующими богатого воображения создателя и вызывающими слезы восторга у мишленовских инспекторов и сопряженные с ними звезды на страницах путеводителя. Но времена меняются.

Просматривая последнее издание «Мишлен», я, разумеется, обратил повышенное внимание на звезды, присвоенные шеф-поварам Верхнего Прованса, Воклюза и Буш-дю-Рон. Хотя я и заметил улучшение ресторанной ситуации в последнее время, такого числа звезд никак не ожидал. Я насчитал их 27 на 20 ресторанов.

Разумеется, я намерен посетить их все. Пока что осилил лишь девять, что для исследователя моего уровня весьма неплохо и позволяет сделать соответствующие выводы, обобщить, выявить тенденции и так далее.

Первое и самое очевидное заключение – мы в Провансе избалованы климатом, позволяющим нам принимать пищу на свежем воздухе как минимум с мая по середину октября, а чаще и намного дольше. И хотя я пишу эти строки зимой, память о летних впечатлениях не угасла. Жаркое солнце, желанная прохлада в тени, солнечные зайчики на чистых скатертях… Терраса Ля-Феньер между Лормареном и Кадене; обширный двор отеля «Европа» в Авиньоне; закрытый сад Ле-Мулен в Лормарене; маленький, более интимный садик Ля-Птит-Мезон в Кюкюроне… Что-то особенное ощущаешь, вкушая прекрасную пищу в прекрасной обстановке на свежем воздухе. Неужели атмосфера улучшает вкус пищи? Поневоле в это поверишь.

На обстановку это влияет, совершенно определенно. Дело в том, что мишленовская звезда всегда внушает уважение, какой-то молитвенный пиетет. Прием пищи превращается в богослужение. Рекомендации официанты нашептывают как заклинания, заказанные блюда прибывают под сверкающими колпаками. Невольно ждешь, вдруг откуда-нибудь материализуется священник, чтобы благословить трапезу. И за соседними столиками видишь физиономии, более приличествующие храму Божьему, нежели чревоугодному заведению.

Совсем другое дело – обед в саду, вне стен главного зала. Обедающие, сомелье, официанты чувствуют себя свободнее, одежда не стесняет, воротничок не жмет. Кто-то непринужденно смеется. Из-под стола вдруг высунется собачья морда с полувопросительным выражением, ожидая подачки. Господствует настроение роскошного и весьма комфортного пикника, а не серьезного ресторана.

Приходит зима и заставляет обходиться без излишних доз свежего воздуха и солнечного света. Но даже и зимой я обнаружил, что наши «члены мишленовского клуба» могут похвастаться более непринужденной обстановкой, нежели их северные коллеги. Я считаю это чертой провансальского характера, чурающегося излишней формальности. И меня радует, что последний мой вывод пока что проверен лишь наполовину. Мне еще предстоит подтвердить его в одиннадцати ресторанах.

Рыбаки и моряки прошлого, отделяемые от вечности лишь несколькими сантиметрами дерева да лоскутами парусины, пожалуй, чаще соприкасались со смертью, чем остальное штатское население. Из года в год море требовало людских жертв, каждый год знаменовался новыми трагедиями. Но кто-то чудесным образом спасался от гибели, и эти спасения часто отмечались памятными экс-вото.