Жан-Кристоф Руфин - Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь [litres]

Но счастье оказывается коротким. Вскоре ты обнаруживаешь, что опять шагаешь вдоль автомобильных магистралей. То, что шоссе проходят через озерные пейзажи, не утешает пешехода – даже наоборот. Он находится на одном уровне с водой, что уравнивает его с утками и рыбами, и от этого еще больше возмущается ревом мчащихся на максимальной скорости машин. Тропа, проложенная вдоль магистрали, усыпана мусором, который выбрасывают автомобилисты, – металлическими банками из-под напитков, жирной бумагой, пачками от сигарет. В Кантабрии пеший странник в первый раз осознает, что он тоже отброс. Он движется слишком медленно, и это исключает его из общей жизни. Низкая скорость превращает его в ничего не значащую вещь, которую забрызгивают грязью, оглушают гудком, а при случае могут и раздавить. Недостаточно того, что в Стране Басков ты стал бродягой. Нужно опуститься еще ниже, стать кем-то, кто прокладывает себе путь среди отбросов и вызывает у других презрение. Сказать, что это приятно, было бы преувеличением. Но все же в этом добровольном аскетическом унижении есть доля радости. К очень медленному продвижению вперед по горизонтали в пространстве добавляется другое, тоже поступательное движение – понижение твоего мнения о себе – или, вернее, мнения других о тебе. Слова «величайшее смирение – один из путей гордости» достаточно банальны, но людям не часто случается познать их смысл на собственном опыте. Чем ниже опускается паломник, тем сильней он себя чувствует, и, наконец, он ощущает себя почти непобедимым. Всемогущество всегда близко к полнейшему аскетизму. Именно размышляя об этом, паломник постепенно приближается к истинной тайне Пути; однако ему еще нужно время, чтобы познать ее.

Кантабрия – наша безжалостная госпожа, заставляет нас идти вперед по Пути мудрости. Но она умеет и вознаграждать.

На последних нескольких сотнях метров перед причалом дорога, словно для разнообразия, проходила по лабиринту кварталов, застроенных дачами. Дачи, разумеется, были заперты. В такой обстановке возникает ощущение странности происходящего. Ты начинаешь чувствовать себя как в фильме Роб-Грийе. А то, что ты гонишься за незнакомым загадочным паломником, только добавляет необычности этой сцене.

Когда я, наконец, догнал человека с сумой и смог рассмотреть его вблизи, он удивил меня еще больше. Находясь далеко, я по его силуэту предполагал, что это один из тех, кто, ностальгируя о прошлом, до того старательно навешивает на себя все традиционные аксессуары Пути, что выглядит так, словно переоделся паломником. Но все оказалось совершенно наоборот: одежда этого человека, кроме сумы и палки, была совершенно обычной – джинсы, непромокаемая куртка в стиле 1960-х годов, городские ботинки. Он выглядел так, словно вышел из дома купить сигарет на углу улицы.

Чуть позже мы разместились на носу парома вместе с другими паломниками, которые выглядели как вышедшие на прогулку люди эпохи высоких технологий – с навигационной системой GPS и в башмаках самой модной модели из гортекса (гортекс – название непромокаемой синтетической ткани. – Пер. ). Я похвалил человека с сумой за его экипировку, шутливо заметив, что он единственный, кто верен истинной традиции. Именно такой и была заплечная сума в течение многих веков, пока к ней не стали пришивать вторую лямку, в результате чего был придуман рюкзак.

– Ты это называешь сумой? – удивился он, хмуро посмотрел на свою современную дорожную сумку, которая имела ту же форму, что и старинная сума, и добавил: – Честно говоря, я не стал ломать себе голову, а взял то, что нашел дома, и пошел.

Продолжая разговаривать с ним, я понял, что он говорил правду. В противоположность тому, что я себе вообразил, его внешний вид не был выбран намеренно. На самом деле он относился к Пути с такой беззаботностью, что вообще не готовился к походу специально. Таких, как он, я больше никогда не встречал: он просто не понимал, что в этом походе такого особенного. Он действительно вышел из своей квартиры с самыми необходимыми вещами и дорожной сумкой и зашагал по дороге – вот и все.

Но при этом он был очень организованным человеком. Приближаясь к пристани Сантандера, где должны сойти на берег, мы заговорили о том, где собираемся остановиться. Он заказал комнату в пансионе и по прибытии один из всех точно знал, куда пойдет. Но обо всем этом он говорил с полной отрешенностью. Я почувствовал, что передо мной человек неизвестного мне до сих пор типа: паломник – офисный служащий, эффективно действующий, практичный, серьезный и компетентный. Спросить бы, что он делает здесь! Но я уже достаточно усвоил культуру паломников и знал, что такой вопрос не задают.

Единственным предметом, который не подходил к его гладкой внешности, была палка. Когда я увидел ее вблизи, оказалось, что это не посох; еще меньше она была похожа на раздвигающуюся трость, которые были у большинства из нас. Это был простой кол с какого-то поля. Он был из сырого дерева, плохо очищен от коры; конец кола был грубо заострен топором и смазан гудроном. Любопытство оказалось сильней меня, я не выдержал и спросил, для чего ему служит этот предмет.

– На меня напали собаки. Мне пришлось убегать, и этот кол был единственной подходящей для защиты вещью, которую я смог найти.

После этого он просто носил кол с собой и собирался ходить по большому городу, держа в руке это орудие, достойное кроманьонца. Так унаследованный от предков древний страх перед собаками соединил этот забавный предмет из неолита с очень современной холодной сдержанностью человека XXI века в лице этого странного паломника.

Перед тем как отправиться в дорогу, изучая Путь по документальным свидетельствам, я прочел много встревоживших меня рассказов о собаках. Некоторые паломники, вернувшись домой, приносят с собой устрашающие описания своих встреч с этими животными. Я спрашивал себя, как бы я поступил, если бы оказался рядом с теми молоссами, от которых спасались эти люди, по их словам. Повезло мне или я преувеличивал опасность? Во время моего путешествия я часто слышал собачий лай, но, как правило, внешний вид собак был гораздо менее впечатляющим, чем их голос, и в большинстве случаев они находились за решеткой или стеной. Я встретил немало тощих дворняг, смешных шавок и старых псин. Должно быть, все опасные собаки уже сожрали столько паломников, что объелись и умерли от расстройства пищеварения.

Сантандер – приятный город даже для паломника. Он со своими наклонными улочками и памятниками старины соразмерен человеку, но при этом достаточно велик, чтобы человек мог быть в нем безымянным. Здесь можно не чувствовать себя чужаком в толпе. Согласно моему распорядку чередования палаточных лагерей и комфорта, мне снова было пора отдохнуть в настоящей комнате. Я нашел в путеводителе адрес пансиона и позвонил туда. Свободное место было, и я направился по этому адресу.