Жан-Кристоф Руфин - Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь [litres]

Итальянец, с которым я разговорился, уходя с этой церемонии, сообщил мне одну подробность, которая могла бы разрушить ее очарование. По его словам, обычай зажигать ботафумейро имеет не религиозную, а санитарную причину. В Средние века паломники, даже после омовения в Лаваколле, были такими грязными, что в базилике, наполненной множеством плохо вымытых тел, было просто невозможно дышать. Священники нашли лишь один способ выжить – раскачивать в воздухе бочонок с благовониями. Этот рассказ не только не вызвал у меня отвращения к церемонии, но, наоборот, примирил в моей душе два ранее несовместимых факта – роскошь литургии и первобытную простоту Пути. Ладан и пурпур соединились с потом и серой грязью. Нить не была разорвана.

А ведь после того, как паломник прибывает на место, все направлено на то, чтобы разорвать эту нить. Соблазны и красоты Компостелы хоронят под собой воспоминания о Пути. Тело снова начинает двигаться по-городскому небрежно; ты медленно прохаживаешься по улочкам и скоро замечаешь, что даже покупаешь сувениры…

Потом самолет выбрасывает тебя из святилища и через несколько часов вбрасывает в твою привычную среду. Ты говорил себе, что больше никогда не сможешь ездить в машине, не представляя себя на месте тех, кто проделывает тот же путь пешком. Но как только ты садишься за руль, ты забываешь об этих обещаниях и со спокойной душой мчишься на большой скорости.

Некоторые черты Пути сохраняются в сознании чуть дольше. Для меня главной из них стала философия мочилы. Много месяцев после возвращения я размышлял над всеми страхами, которые испытывал в жизни. Я хладнокровно осмотрел то, что нес на спине, и выбросил много предметов, проектов, противоречий. Я попытался сделать свою ношу легче, чтобы не так тяжело было поднимать рюкзак моей жизни.

Но это тоже прошло. Эта страница постепенно была перевернута, и тревоги, принесенные с Пути, исчезли. Видимые следы паломничества быстро стираются в душе. За несколько недель все они исчезли. Возобновилась прежняя жизнь. Кажется, ничего не изменилось.

Разумеется, по некоторым признакам я понимаю, что Путь продолжает работать в глубине моего сознания. Не случайно я, вернувшись, написал историю Жака Кёра. Дом, где он родился, стоял на одном из Путей святого Иакова, по-французски Жака, и он в течение своего детства видел проходивших мимо жаке. Поскольку он тоже носил имя Жак, он горячо желал сходить на поклонение святому Иакову, хотя жизнь и не дала ему на это свободного времени. Описывая его прекрасную жизнь и средневековые Пути, я чувствовал себя почти так, словно надевал мочилу для нового путешествия, на этот раз словесного. Жак Кёр, как паломники, идущие в Компостелу, узнает, что такое свобода, когда теряет все. А поскольку до этого он приобрел и деньги, и власть, и роскошь, – это принесение всего в жертву придает его судьбе своеобразное величие, которое не чуждо духу Пути.

Однако все это – лишь косвенное и смутное влияние. Само же паломничество быстро стало для меня далеким воспоминанием. Когда я писал книгу «Великий Кёр» и собирал для нее каплю за каплей философский сок паломничества, я думал, что ради этого сока раздавил все отдельные минуты, из которых состояло мое путешествие. Короче говоря, от Пути у меня осталось лишь обобщенное и не слишком ясное знание, приобретенное на нем. Оно упоительно и драгоценно, но мне трудно было бы дать ему определение. Я думал, что все забыл.

А потом, в один снежный день в Шамони, во время завтрака я заговорил о своем паломничестве с двумя моими друзьями-издателями. Мари-Кристина Герен и Кристоф Рела, которые являются душой издательского дома «Герен», страстно любят горы. Они заинтересовались моим путешествием и задали мне тысячу вопросов – те, которые они задают альпинистам, вернувшимся из похода. Я ответил им и вспомнил много забавных историй. Это была одна из тех бесед, которые рождаются в горах за белым вином в теплой хижине, особенно если снаружи мороз. В конце завтрака мои собеседники посоветовали мне записать эти воспоминания, я согласился, но в душе негодовал. Я шел по этому Пути не для того, чтобы рассказывать об этом! Я ничего не писал ни на Пути, ни по возвращении с него. Я хотел пережить все это без всяких «взглядов с расстояния», без необходимости составлять отчет даже для себя самого. И когда я на каждом этапе видел паломников, лихорадочно записывавших что-то, я их жалел.

Но вот среди этой морозной зимы, среди белого пейзажа, по которому я шел в тот день, возвращаясь к себе домой, ко мне стали возвращаться образы сияющего неба и грязных тропинок, одиноких придорожных алтарей и морских берегов, в которые ударяли волны. Путь просыпался в моей памяти как узник в тюрьме, стучал в ее стены и звал меня. Я начал думать о нем и писать, и постепенно вернулось все.

Ничто не исчезло. Думать, что такое путешествие – всего лишь путешествие и что его можно забыть, словно засунуть в ящик, – ошибка или удобный самообман. Я не смог бы объяснить, как действует Путь и что он представляет собой на самом деле. Я только знаю, что он живой и что о нем можно рассказать только все сразу, так же как я прошел его весь целиком. Но даже так в рассказе нет чего-то главного, и я это знаю. Именно поэтому я скоро снова пойду по нему – и вы тоже.

Некоторые историки, специалисты по Средневековью, оспаривают сложившееся представление о «толпах бедных паломников». Они утверждают, что паломниками в ту эпоху были в основном дворяне и купцы и что в документах нет свидетельства о массовых паломничествах, которые нам приятно воображать себе сегодня. См. статью: Louis Mollaret et Denise Péricard-Méa . Le Triomphe de Compostelle // SaintJacquesInfo [En ligne], Histoire du pulerinage а Compostelle.

Их точка зрения (которую, однако, оспаривают многие исследователи) такова: паломничество в этот город всегда было для церкви политической картой. Оно действительно было начато во время оккупации Испании арабами. Повторное обнаружение останков святого Иакова в XIX веке и возобновление папой Львом XIII паломничества к ним были ответом на усиление светского начала. Всплеск интереса к этому паломничеству в 1937 году объясняли как поддержку, которую оказывает «католическая Франция католической Испании» во время испанской гражданской войны, и т. д.

Возрождение этого паломничества в наши дни и его огромная популярность отчасти объясняются этим недоразумением. Современная мифология Пути с его бесчисленными маршрутами, напоминанием о «толпах» средневековых паломников и идеалом бедности была создана христианами, но нашла отклик далеко за пределами католического мира. Это паломничество хорошо согласуется с современной духовностью – более синкретической, с более подвижными границами и гораздо меньше сжатой рамками церкви. Среди тех, кто отправляется в путь по маршрутам, ведущим в Компостелу, многих влекут ценности отказа от роскоши, единения с природой и раскрытия себя, которые, несомненно, полностью отсутствовали у первых паломников. Это больше постмодернистское странствие, чем христианское. Можно предположить, что, если бы путь в Компостелу был предложен другой религией (по образу азиатских и восточных паломничеств), они все равно пошли бы по нему… Это доказывает (если нужно доказывать), что нам нет необходимости искать в восточных религиях духовное содержание, которого нет в христианской. Далай-лама не упускает ни одного случая напомнить западным людям, которые хотят принять тибетский буддизм, что они могут также – и в первую очередь – черпать духовность из христианских источников.