Жан-Кристоф Руфин - Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь [litres]

Это постепенное освобождение от имущества, когда рюкзак теряет вещи, как дерево осенью листья, происходило на всем протяжении этапов. Размышление о моих страхах уже не было для меня предметом шуток: я стал относиться к нему серьезно. Например, я обнаружил, что испытываю совершенно иррациональный страх перед холодом. (Я так его боялся, что все время путешествия тащил на себе, поскольку не было другого выхода, спальный мешок для высокогорья, совершенно не подходящий для начала лета в Испании.) Зато у меня не было даже в подсознании никаких страхов, связанных с голодом и жаждой. Действительно, во время походов в горах я никогда ничего не ем, а тружусь как верблюд, нарушая все рекомендации медиков.

Не буду дальше углубляться в эти подробности с оттенком психоанализа. Добавлю только, что я очень чувствителен к запаху пота из-под мышек, отчего постоянно ношу с собой дезодорант и запасные футболки, но достаточно легко обхожусь без мытья ног. Осознаю, что эти подробности могут в лучшем случае оставить вас равнодушными, а в худшем вызвать отвращение. Поэтому я прекращаю рассуждения на эту тему. Позвольте мне лишь сказать, что эти подробности – открытые двери в подсознание и что каждый человек, если изучает себя самого, несомненно, извлечет из них пользу…

Как бы то ни было, по мере того как увеличивается пройденное расстояние, мочила худеет и приходит в состояние умеренности и равновесия, близкое к совершенству.

Тем сильней оказывается ваше потрясение, когда к вам вдруг присоединяется человек, который еще не прошел через это очищение. Когда моя жена с обезоруживающей улыбкой сказала: «Говоря по правде, я перед отъездом не успела просмотреть свою косметичку и положила ее как есть в свой рюкзак», я был просто ошеломлен.

Ведь хорошо известно: талант производителей косметики – это умение упрятать чуть-чуть основы под макияж в стеклянный флакон с такими толстыми стенками, что содержимое почти не видно. На мгновение мне захотелось сказать дорогой супруге, чтобы она подумала о своих страхах. Но, в конце концов, я предпочел порадоваться, что у нее есть средства, чтобы оставаться красивой. И я засунул толстую косметичку в мою худую мочилу.

Луго находится близко до конца путешествия. До Сантьяго остается мало этапов, и на этом последнем отрезке Северный Путь соединяется со знаменитым Французским Путем. Французский Путь – магистральная дорога паломников, он самый посещаемый и самый прямой, и каждый день по нему стремятся вперед сотни людей. Я боялся встречи с ними и не решался расстаться с одиночеством Северного Пути. Моя жена только что узнала это одиночество. Было жаль сразу погрузить ее в толпу Французского Пути. Чтобы избежать этой неприятности или хотя бы отдалить ее, я предался своему опасному пороку. Вся моя семья знает, какой большой ущерб может причинить эта моя вредная склонность. Под предлогом того, чтобы немного сократить расстояние, посмотреть на новый пейзаж или – что еще более лицемерно – сэкономить время, я увлекаю своих родных и друзей на якобы самый короткий путь, который часто оказывается длинней и трудней, а иногда бывает просто кошмарным. Меня эти неприятности не огорчают. Для меня сократить путь – приключение и, что бы ни случилось, счастье. Для тех, кто доверился мне и идет за мной следом, эти превратности случая вовсе не так забавны. Они внезапно понимают, что тот, за кем они безмятежно шли по дороге, может полностью сбиться с пути. В такой ситуации бесполезно делать вид, что ты по-прежнему в отличном настроении. Если вы будете петь, когда тропинка исчезла и вы прокладываете себе дорогу сквозь колючие заросли, те, кто услышит пение, просто примут вас за сумасшедшего.

Так что я прекрасно помнил об этом своем недостатке, когда, уходя из Луго, предложил своей жене пойти по обходному пути. Я не произнес ни слово «обходной», ни слово «короче»: и то и другое встревожили бы ее. Я только сказал, что возможны две дороги и что я выбираю более интересную из них.

Итак, мы пошли по ответвлению Пути, о котором я слышал от моих бывших спутников – словачки и бельгийца. Они показали мне на карте начальную и конечную точки этой обходной дороги и заверили, что она хорошо помечена.

Главным достоинством ее было то, что она выводила нас на Французский Путь только на его последнем этапе. Когда мы вышли в путь, было очень жарко. Азеб была еще полна энергии: медленные километры еще не обессилили ее. Она была на той стадии, когда единица расстояния, знаменитый и одуряющий километр, кажется коротким. «Пройден еще километр!» – кричит пешеход-новичок. А опытный паломник уныло повторяет вполголоса: «Этот километр все не кончается!»

Хорошая погода укрывает в себе драму, как шарик фарша – крупицу яда. Безоблачное синее небо, светло-желтая земля – это были поля только что сжатой пшеницы, шары силоса в черной или белой пластмассовой упаковке, стоявшие среди полей, как шашки на доске, изящные изгибы битумной ленты дороги – все словно соединилось, чтобы пейзаж вызывал благодушие и успокаивал. Когда я повел нас по обходному пути, у меня появилось небольшое тревожное предчувствие, но я ничем не выдал своего волнения. Вначале все шло хорошо: желтые стрелки через одинаковые расстояния и столбы со знаком ракушки доказывали, что мои спутники были правы: обходная дорога была помечена. Увы! Через несколько километров разметка стала менее ясной. Я не показал свою тревогу и с видом настоящего мужчины и опытного человека уверенно определил направление, в котором нужно идти. Дорога привела нас во двор какой-то фермы, где два спущенных с цепи молосских пса встретили нас, оскалив зубы. Азеб, которая не боится ничего, кроме собак, побежала назад. Я последовал за ней и постарался уменьшить размер несчастья, объяснив его ошибкой из-за невнимания.

Как только дорога разделилась на две, я выбрал другое направление. Но, увы, я скоро должен был сдаться перед очевидностью: здесь тоже не было ни одного знака святого Иакова. Вокруг были какие-то ненадежные перекрестки, все дороги были похожи одна на другую и никакого ориентира на горизонте. Мы окончательно заблудились.

Как бы уверенно я себя ни держал, в моем поведении стала заметна некоторая растерянность. Моя жена, которая хорошо меня знает, почувствовала первые тревожные признаки знакомой болезни и спросила: «Ты снова сократил путь?» – тем полным глубокой печали тоном, которым родные алкоголика скорбят о его возвращении к пьянству. Из моего смущенного ответа она сделала вполне логичный вывод: я снова веду ее неизвестно куда, и это в первый же день похода.

Я попытался представить на ее суд нескольких свидетелей в свою защиту: вынул карту и стал теребить остатки путеводителя, большую часть которого я оторвал за время пути. Но эти жесты плохо маскировали истинное положение дел – то, что мы не знали, где находимся. В этот полуденный час на дороге не было ни души, и в деревушках поблизости – тоже. Нас начала мучить жажда. Наконец мы дошли до перекрестка. Здесь была асфальтированная дорога и указательный столб с названием деревни, отмеченной на карте. Увы! Деревня стояла на Французском Пути. А я, как всегда в таких случаях, подобно одержимому, хотел идти только своей обходной дорогой.