Жан-Кристоф Руфин - Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь [litres]

Лицо мужчины тонуло в седой бороде, густой и лохматой, как кустарник в окружавшем нас лесу. Когда я остановился перед паломником, он долго рассматривал меня очень светлыми глазами, глубоко сидевшими в опухших из-за отека глазницах. Он держался за свой большой посох обеими руками и качался из стороны в сторону.

– Бон Камино! – сказал я.

Он пробурчал что-то пьяным голосом. Я с трудом понял, что он ответил:

– ‘утен ‘аг!

Это явно было сказано по-немецки. Я оживил в уме свои школьные воспоминания и сказал ему несколько слов на его языке. Он кивнул, несколько раз качнулся из стороны в сторону вокруг посоха, а потом спросил меня, немец я или нет. Только очень пьяный человек мог иметь какие-то сомнения по этому поводу, учитывая мое плохое знание немецкой грамматики и мой акцент. Я ответил, что я француз; он долго и медленно шевелил челюстями, пережевывая ответ. Внезапно он оторвал одну руку от посоха, направил на меня свой узловатый указательный палец, потом стукнул этим пальцем меня по груди и воскликнул по-немецки:

– Знаешь, я старый человек!

Я покивал, показывая, что одобряю долголетие.

– Знаешь, сколько мне лет? – продолжал он, по-прежнему на своем языке. – Семьдесят восемь!

Я изобразил на лице удивление и восхищение этой новостью. К тому же она действительно произвела на меня впечатление – человек в таком возрасте совсем один среди леса в самую жару, так далеко от дома и, главное, еще очень далеко от Компостелы. Я тут же спросил себя: может быть, он не пьян, а болен. С ним мог случиться солнечный удар. Иногда кровотечение в мозговой оболочке похоже по симптомам на психическое заболевание и даже на опьянение.

Может быть, ему что-то нужно? Могу я ему чем-то помочь? Когда я спросил об этом, он снова уцепился за свой посох и, гневно жестикулируя, крикнул:

– Нет, нет, нет!

Можно было подумать, что я собирался его ограбить!

Чтобы доказать, что отлично обойдется без моей помощи, он добавил:

– Я вышел из Кельна!

Из Кельна! Даже нормальному пешеходу понадобилось бы три месяца, чтобы дойти оттуда сюда. А он, в таком возрасте, пьяный и вцепившийся в посох…

– Иди своей дорогой! – рявкнул он. – Иди дальше! И если увидишь впереди другого паломника, спроси его, не Гюнтер ли он.

– Так ты не один!

Не обратив внимания на мои слова, он договорил:

– Если ты его увидишь, скажи ему, что Ральф скоро его догонит. Ральф – это я.

Я попрощался с ним и пошел дальше. Несколько раз я оглянулся назад: он все стоял на прежнем месте, вцепившись в посох, словно собирался пустить корни в земле этого леса. Потом он исчез из моих глаз. Я не встретил Гюнтера по дороге. Тропа вывела меня к плотине Салиме. Было жарко, и я умирал от жажды. Поэтому я съел мороженое, сидя на террасе ресторана, который возвышается над озером. Внутри кутили пассажиры туристического автобуса – моторизованные паломники. Я бы охотно сел в зале вместе с ними, потому что там работал кондиционер. Но собака из этого дома обнюхала меня с видом, выражавшим отвращение, и мне не хватило силы духа навязать этим чистеньким господам и хорошо причесанным дамам мои запахи бродяги. Две предыдущие ночи я провел в палатке, в горах, где не было никакой сантехники, и у меня больше не оставалось чистой одежды на смену…

Придя в городок Грандес-де-Салиме, я прошел мимо красивой церкви, которую окружает сводчатая галерея, и зашагал по главной улице, твердо решив найти себе крышу на ночь. В моем путеводителе было сказано, что местное кафе с табачным киоском сдает две или три комнаты для гостей. Мне было необходимо принять душ, хорошо выспаться там, где мне не грозит храп, и выстирать одежду. Комнаты находились напротив кафе в маленьком доме, нижний этаж которого, должно быть, служил жильем хозяину бара и его семье. В коридорах стояли зеленые растения, на стенах висели иконы. Единственная маленькая комната, которая была свободна, очень хорошо мне подошла: ее окно выходило на запад, а значит, у меня хватит времени высушить выстиранную одежду под последними лучами солнца.

Я старательно привел себя в порядок, надел наименее грязные шорты и футболку, просунул ступни во вьетнамки и пошел посмотреть, как выглядит городок. К моему огромному изумлению, первым человеком, которого я увидел на улице, был Ральф. Он сидел на террасе кафе, без шляпы и без всех своих паломнических тряпок и побрякушек. На нем были простая полосатая рубашка, какие носят крестьяне на Рейне, и брюки на широких подтяжках. Напротив него сидел другой мужчина того же возраста; я решил, что это тот, кого он назвал Гюнтером.

Перед ними на маленьком железном столике стояли литровые кружки пива. Приход сюда Ральфа был еще одним чудом святого Иакова. Но светлая жидкость с пивом наверху, которой были наполнены кружки, несомненно, способствовала его воскрешению.

Следующий день был великим: это день моего прибытия в Галисию – западную провинцию Испании, где были найдены мощи святого Иакова. Цель паломничества – Компостела, но и вся провинция Галисия пользуется почетом как место, где чудесным образом присутствует этот святой. Скоро он откроется тебе, появится перед тобой уже не мыслях и мечтах, а в определенном месте материального мира, вполне ощутимый. Скоро ты увидишь его, прикоснешься к нему.

Астурия – та часть пути, где паломник чувствует себя дальше всего от цели из-за высоты и суровой бедности пейзажей. А Галисия, которая следует непосредственно за ней, наоборот – место, где ему кажется, что он ближе всего к цели. Так что переход из одной провинции в другую имеет большое символическое значение.

Я не знал, какую конкретную форму будет иметь эта граница. Она проходит по перевалу Альто-де-Асебо. Путь, петляя, плавно поднимается на перевал по заросшему лесом склону. Задолго до того, как человек окажется на перевале, он замечает гребень горы на фоне облаков, принесенных ветром от моря. Вдоль гребня поставлены в ряд ветряные электростанции. Их огромные опоры, когда солнце находится сзади них, на фоне небесной синевы кажутся черными стежками, которыми небо пришито к земле. Их лопасти похожи на узлы, завязанные на нитке, чтобы прочней скрепить два сшитых вместе мира. Словно какой-то великан ударом скальпеля распорол горизонту живот, чтобы добраться до его внутренностей, а потом торопливо зашил рану.

Когда такие метафоры возникают в ослабшем от усталости уме пешего странника, они при каждом шаге возникают заново и обрастают новыми фантазиями. Мечта обрывается, только когда странник оказывается на перевале. Вблизи огромные ветряки снова приобретают истинный облик машин. Их огромные ноги углубляются в бетонное основание, которое прикрепляет их к поверхности земли. А гигантские винты зловеще скрепят. У сегодняшних мельниц нет мельника. Они больше напоминают книги Г.Дж. Уэллса, чем романы Альфонса Доде. Человек, проходя у их подножия, смиренно сгибает спину. Эти производители экологически чистой энергии – грубые, высокомерные, зловредные машины. От их присутствия среди полей или на вершинах гор возникает странное чувство вторжения и угрозы, словно эти обитатели индустриального мира захватывают еще свободную природу и навязывают ей свои законы.