Георгий Кублицкий - Весь шар земной...

Так, может, не только и не столько робость, сколько чувство ответственности?

Первые подробные письма друзьям Иван Александрович написал из Англии, где «Паллада» задержалась на два месяца.

Это письма о дружбе, о том, как в деятельной лени и ленивой деятельности проходит день у русского помещика, о матросе Фаддееве, веселом, смышленом костромиче, которого определили Гончарову в вестовые, и… немного об Англии.

Но это немного многого стоит.

Достопримечательности — соборы, памятники, королевский дворец — занимают лишь небольшую часть времени писателя. Он поехал не «осматривать», но пристально вглядываться в чужую жизнь, стараться слить свою жизнь с жизнью другого народа. А это значит — в гущу толпы, в трактир, на рынок, в гавань, в узкие улочки предместий!

Он считает искомым результатом путешествия параллель между своим и чужим, между знакомым и новым. Вот почему в письмах появляется русский помещик, барин и хлебосол. А рядом с ним — образ, впервые отчетливо определившийся для Гончарова в Англии.

Нет в этом образе ни красоты, ни внешних проявлений силы, ни демонического блеска в глазах. Однако именно он властвует над умами и страстями. Человек в черном фраке, белом жилете, с зонтиком в руках.

И всюду потом, на протяжении всего путешествия, видел писатель людей во фраках и с зонтиками. Властные, самоуверенные, они распоряжались всем и всюду, повелевали народами, кораблями, пушками, природными богатствами…

Человек с зонтиком — делец времен расцвета Британской колониальной империи, купец, капиталист, цепкий и черствый, ради выгод готовый на все. Новая фигура, набирающая все большую силу и влияние. Для российского читателя Гончаров открыл и показал ее одним из первых.

Писатель видит сдвиги в жизни Англии. Пришло время, когда все здесь взвешивается, рассчитывается, оценивается. Даже добродетели. Они проявляются лишь там, где это для чего-либо нужно. Благотворительность? Все твердят о помощи ближнему, а между тем, замечает Гончаров, «от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но целые страны под английским управлением».

После ремонта «Паллада» покинула Англию.

Теперь Гончарову предстояло обживать корабль по-настоящему, надолго.

Как назло, «Паллада» снова попала в полосу жестоких штормов. Просыпаться после беспокойной, тяжелой ночи и видеть опять все то же: как огромные водяные холмы с белыми гребнями вздымаются, падают, снова вздымаются, толкая друг друга, будто в остервенении бьются выпущенные на волю бешеные звери…

Ни сесть, ни прилечь, суп выплескивается из тарелки, двери раскрываются и с треском захлопываются сами по себе, книги летят с полок… Перебирая в памяти всевозможные эпитеты, которыми награждали океан поэты, Гончаров добавил к ним «сердитый» — это придумал неунывающий вестовой Фаддеев, — а от себя — соленый, скучный, безобразный и однообразный.

И как не злиться на океан, когда, вдобавок ко всему, еще и работа не клеится. Иллюминатор в каюте крохотный, свет пропускает скупо, отовсюду дует, бумага от вечной сырости такая влажная, что чернила расплываются. И холодно чертовски, сидишь в тулупе, укутав ноги в одеяло. Выдохнешь — пар, будто дым из трубки. Задумаешься над фразой, потянешься к чернильнице, а тут волна так тряхнет, что перо — долой, и обеими руками — за стол, да покрепче.

Это все — начало января 1853 года. «Паллада» огибает Францию, Испанию, Португалию. И — никаких стоянок! Серое небо, взбаламученный океан. «Боже мой! Кто это выдумал путешествия?»

Но после этой записи вскоре появится другая:

«Как прекрасна жизнь, между прочим, и потому, что человек может путешествовать!»

Противоречие, непоследовательность? Или познание для себя новых, привлекательных сторон путешествия, более полное постижение того, что заставляет человека вечно стремиться за черту горизонта?

*

«Палладу» снаряжали не для поисков неведомых островов. Никто не ждал с корабля вестей об исследованиях бухт и проливов.

Экспедиции предстояло завязать добрососедские отношения с Японией, попытаться наладить торговый обмен со страной, которая к середине XIX века все еще не хотела приоткрыть двери перед остальным миром, оставаясь для него во многом загадочной, непонятной.

Но хотя главную свою цель адмирал Путятин видел в достижении дипломатического успеха, само по себе плавание «Паллады» отличалось от других труднейших кругосветных рейсов разве только тем, что корабль был изрядно изношен и мало годился для поединка с тремя океанами. Дряхлость «Паллады», бывшей когда-то гордостью парусного флота, стала причиной немалых огорчений моряков в их каждодневной жизни; сверх того приходилось менять маршрут, обходя места, куда спокойно шли корабли помоложе и покрепче.

Судовой журнал и письма Гончарова отмечают путь. Остров Мадейра, где так вольно дышится среди виноградников, где воздух напоен запахом ананасов и гвоздики. Канарские острова, издали похожие на облака. Острова Зеленого Мыса, выжженные зноем, раскиданные по горизонту красноватые каменистые глыбы. Уже грех жаловаться на скудость впечатлений, ровно дующий пассат перегнал «Палладу» через линию Тропика Рака, океан здесь синий, ласковый, солнце яркое, горячее.

Но Гончаров не очарован тропиками: да, хорошо, только ничего особенного. Всего два времени года, и разница в том, что зимой просто жарко, а летом — трудно переносимый зной. Вот разве только ночное небо, где звезды, необыкновенно яркие, переливаются разными огнями так, как никогда не увидишь в северных широтах…

Экватор пересекли буднично, ночью, праздника Нептуна не устраивали. А вот русскую масленицу отметили. За неимением удалых троек матросы устроили праздничное катание… друг на друге.

Это было уже за экватором, где «Паллада» попала в полосу штилей. Ход судна замедлился, паруса обвисли. Вспоминались драмы на недвижно застывших кораблях, когда иссякали запасы пресной воды и люди умирали от жажды. Впрочем, «Палладе» ничего подобного не грозило.

Моряки более сорока дней не были на берегу, однако корабельная жизнь в штиль имела и кое-какие преимущества. Матросы купались в океане, меж тем как с мачты дозорные следили, не покажется ли акула. Однажды она действительно пожаловала, купальщики — мигом на борт, а хищница получила удар острогой.

Корабль, обессиленный полнейшим штилем, напоминал Гончарову… русскую степную деревню. Мир, покой в тепле и сиянии, матросы сидят кучками, занимаясь нехитрыми хозяйственными делами: кто чинит одежду, кто шьет сапоги. Слышны удары молота по наковальне, будто в деревенской кузнице. А в довершение всего — перекличка судовых петухов, радующихся тишине и безмятежности.