Георгий Кублицкий - Весь шар земной...

Попробовал Владимиров точить на старом токарном станке игрушки — прогорел, никто не покупал его изделий. Настали голодные дни. А не двинуть ли на юг, скажем, во Флориду? Уж если голодать, так лучше в тепле. И после небольшого прощального «бизнеса» — продажи зимней одежды — Владимиров покинул Нью-Йорк.

Во Флориде Владимиров рубил дрова для католического монастыря — ему дали работу после того, как он солгал, будто его сестра набожнейшая католичка; батрачил на ферме без денег, за хлеб; сортировал раковины на устричных отмелях Мексиканского залива; мостил дорогу, клал кирпичи на стройке паровой мельницы.

И попутно открывал для себя Америку. Здесь, на юге страны, записал он, «белые сходились в одном: в ненависти к черным». Волгарь поселился в домике у негра — белые стали смотреть на него с презрением и злобой. Но и босс-негр отказал ему, как белому, едва появился подходящий черный работник.

Во время погрузки корабля Владимиров, поскользнувшись, упал в глубокий трюм. Его оттащили в сторону и оставили лежать с разбитым лицом и грудью: никто не смел прерывать работу, боясь босса. Лишь вечером грузчики снесли товарища в лодку и перевезли на берег.

Он пролежал в каморке девять дней. На десятый, прихрамывая, поплелся искать работу. Ему бы чего полегче, пока не окрепнет, но нашлось лишь место в негритянской артели, грузившей доски.

Русского расспрашивали, есть ли черные в его стране и как к ним относятся белые.

— Вы видите, что здесь нас ненавидят, — сказал черный грузчик.

А другой добавил с неприязнью, по-своему истолковав библейскую легенду:

— Первые люди были черными, потому что бог создал их из земли. Но когда Каин, сын Адама и Евы, убил своего брата Авеля, то побелел от страха. От него и пошли белые.

Владимировым по-прежнему владело желание путешествовать, смотреть, как люди живут в Америке, и, скопив денег на билет, он поднялся по трапу парохода, направляющегося в Новый Орлеан.

*

Я не раз перечитывал главу книги «Русский среди американцев», посвященную этому городу. Беглое, сухое перечисление некоторых достопримечательностей — и все. Но ведь ходил же Владимиров по Новому Орлеану? Конечно:

«Гуляя по городу и возвращаясь домой, я каждый раз выбирал все новые улицы и замечал, где какие работы производятся. Теперь, по памяти, направляю свой путь к строящимся зданиям и прошу работы; мне везде отказывают».

Здесь, вероятно, ключ ко всей главе. Он ходил по городу, однако почти не видел его. Он не разглядывал достопримечательности, он искал работу, любую работу, с любой оплатой — и не находил. Казалось, нашего путешественника уже должны были бы закалить неудачи. Однако Новый Орлеан повернулся к нему спиной с первого дня.

Бедняга перепробовал все и стороной обходил лишь порт, где в ожидании работы «оборванные негры нескончаемой вереницей унизывали берег». В порту еще не остыли страсти после дикой, кровавой драки между белыми и черными. Двое поссорились при найме на разгружавшийся корабль — и в ударах ножей разрядилась взаимная ненависть.

Когда Владимиров покидал Новый Орлеан на палубе парохода «Бисмарк», идущего вверх по Миссисипи — по реке, о которой столько мечтал на волжских берегах, — в кармане у него оставалось два доллара. Их украли на второй день плавания.

А плыть до Сент-Луиса надо было восемь дней.

Его путевые впечатления: «Сама Миссисипи до того грязна, что, употребляя ее воду, можно заболеть… Плавучая фотография, кочующие рыболовы, лодка с эмигрантами и домашним скарбом да изредка плот — вот и все, что оживляло воды «отца рек», кроме пароходов, попадающихся не каждый день… Восьмидневный переезд на «Бисмарке» частенько напоминал мне Волгу, но менее населенную, менее оживленную».

Скупо… Между тем Новый Орлеан и Миссисипи стоят того, чтобы вспомнить кое-что об их прошлом, а затем поговорить и о настоящем.

Я прожил в Новом Орлеане несколько дней и бродил по городу до тех пор, пока держали ноги. С темнотой в его современных кварталах плясали, кувыркались огни нахально-броской рекламы. Но в боковых улочках, как и в прошлом веке, бледно светились газовые фонари.

Может, только Новый Орлеан, один среди крупных городов Америки, сумел до сегодняшнего дня сохранить свое лицо, свою старину и традиции. Не уступил железобетонному напору небоскребов на кварталы уютных особняков, защитил их законом. И туристы собираются сюда, чтобы подышать воздухом прошлого.

Длинная, терпеливая очередь выстраивалась возле домика, одно окно которого было прикрыто ставнем, тогда как сквозь мутные стекла другого различались потные лица сидящих прямо на полу зрителей. Вернее, слушателей. Здесь играл джаз. Один из очень старых джазов с очень старыми, даже дряхлыми неграми-музыкантами. Именно здесь все и начиналось. Отсюда пошла по свету джазовая музыка. Новый Орлеан — ее родина.

В старой части города сохранился стиль испанских и французских колоний. На балконах — железные литые решетки, с крыш свисают железные же украшения, тонкие и причудливые, словно кружева. Ну так и кажется, что под балконом вот-вот появятся музыканты и польется серенада, а сквозь деревянные жалюзи на окнах будут наблюдать за происходящим внимательные глаза.

Повсюду внутренние дворики, конюшни, превращенные в гаражи, но так, чтобы это вовсе не было заметно, оливковые деревца, посаженные у крыльца, — символ гостеприимства.

Я жалел, что Владимиров привел сравнительно мало примет того, прежнего Нового Орлеана. Но почти все, о чем он упоминал, сохранилось, даже фонтан, построенный во время эпидемии желтой лихорадки. Как и сто лет назад, покойников здесь не зарывают в землю, обильно пропитанную водой, а хоронят над землей, в погребальных камерах. Как и сто лет назад, город, по крайней мере внешне, чтит тех, кто сражался за сохранение рабства: на высоченной колонне — памятник генералу Ли, командовавшему армией южан. Есть памятники мятежникам, пытавшимся силой вернуть старые порядки после решающей победы Севера. Возле моего отеля две старые пушки — будьте уверены, что из них палили по северянам…

А хотите вспомнить кое-что из истории города и штата Луизиана, на территории которого он находится, — загляните в музей восковых фигур. Фигуры — в человеческий рост, они в костюмах былых эпох и воскрешают давние события.

Новый Орлеан в начале XVIII века основали французы. Менее чем через полвека он перешел вместе с Луизианой к испанцам, потом французы восстановили свою власть.

В витрине — две скромно одетые девицы с небольшими сундучками. Точно известно, что в сундучках — по два платья, не больше. С таким приданым Франция отправляла в заокеанские колонии невест из бедных семей. Корабль с невестами причалил в гавани Нового Орлеана летом 1752 года.