Георгий Кублицкий - Весь шар земной...

Дмитрий Попель не раз брал интервью у Кулика, а затем, как вы знаете, участвовал в экспедиции, организованной для помощи ученому. От него я и по горячим следам, и позднее услышал и узнал многие подробности.

Расспрашивал также Витторио, спутника Кулика во второй его экспедиции, писателя Виктора Александровича Сытина. «Я любил его», — так назвал он свои воспоминания о Кулике. В них, как мне кажется, проникновение в самую суть характера такого замечательного человека, каким был Леонид Алексеевич Кулик.

Люди одержимые, в науке да и в любом творческом деле, иногда трудны для окружающих. Увлеченность, страстная вера в свое дело порой доводят до нетерпимости к тем, кто сомневается в их заключениях, выводах, идеях.

Это далеко не лучшее качество ученого. Но пожалуй, у Кулика оно развивалось под влиянием той действительно странной атмосферы, в которой он жил и работал. То была атмосфера, где вполне закономерные сомнения сменялись порой открытым недоверием, а иногда и едва скрытой насмешкой. Его поддерживали несколько крупных ученых, но тем не менее каждая экспедиция давалась ему с боем.

Он, как мы знаем, ошибочно объяснил происхождение воронок на болотах. Однако после первой экспедиции высказывались сомнения решительно во всем, и даже в том, что в районе Подкаменной Тунгуски действительно упал метеорит. Тут трудно было сохранять спокойствие.

В 1939 году, когда Кулик готовил свою четвертую экспедицию, я работал в газете «Красноярский рабочий», корреспондентом которой был в свое время Дмитрий Попель.

К этой газете Леонид Алексеевич питал определенное расположение.

Он вспоминал, что «Красноярский рабочий» всегда поддерживал его, а в 1927 году даже напечатал приложение к воскресному номеру: тоненькую брошюру «За тунгусским дивом» — первый рассказ Кулика о поисках метеорита, откуда я и позаимствовал для своего очерка забытые со временем подробности. Он был удивлен и даже растроган, когда при встрече я принес ему сохранившийся у меня экземпляр. Но сделать на нем авторскую надпись почему-то отказался.

Годом раньше мне довелось самому побывать на Подкаменной Тунгуске вблизи Вановары. Я сказал ему об этом. Он рассеянно кивнул головой.

Интервью, которое я взял у Леонида Алексеевича, было коротким и сдержанным.

— Сейчас преждевременно. Будем говорить подробно, когда вернусь из тайги.

Последний раз я видел ученого немного спустя на Ангаре в таежном селении Кежма.

Высокий, чуть сутуловатый, он шагал, стуча тяжелыми башмаками по доскам тротуара. На голове ученого красовалась пестро вышитая тюбетейка, в руках он держал кожаный шлем летчика: Кулик только что прилетел сюда из Красноярска.

Из Кежмы Леонид Алексеевич намеревался идти к Вановаре пешком вместе с маленькой группой туристов Московского горного института. А там — полетать над своим метеоритом.

Я попытался было узнать кое-какие детали. Все ли предусмотрено, чтобы не получилось так, как в 1937 году, когда самолет Кулика потерпел аварию на Подкаменной Тунгуске?

Леонид Алексеевич приложил палец к губам и посмотрел на меня сквозь очки предостерегающим взглядом. Я знал уже его маленькую слабость: иногда он окружал свои планы некоторой таинственностью.

Тогда это казалось мне чудачеством, но теперь я думаю, что то был способ самозащиты: зачем давать повод для лишних пересудов?

Наш короткий разговор при последней встрече Леонид Алексеевич закончил словами:

— Мы с вами еще не раз услышим о Тунгусском метеорите, запомните мои слова!

Теперь я думаю, что даже он не представлял, сколько сил будет привлечено для раскрытия тайн тунгусской тайги, в которую ему выпала честь проложить первую тропу.

С Евгением Леонидовичем Криновым, сотрудником Кулика в третьей экспедиции, мы совершенно неожиданно встретились на Енисее. Кринов уже давно возглавлял Комитет по метеоритам Академии наук СССР. На этот раз в Сибирь его привели дела, связанные с «Палласовым железом».

Метеорит, найденный в 1749 году возле берегов Енисея казаком Медведевым и затем вывезенный в Петербург академиком Палласом, занимает особое место среди «небесных гостей». От него ведет свою родословную метеоритика как наука. До той поры не удавалось найти неопровержимых доказательств падения небесных тел на поверхность Земли.

Теперь место падения исторического «Палласова железа» было решено отметить памятной стелой.

Но где именно следует поставить мемориальный знак, как он должен выглядеть? Ради этого Евгений Леонидович и оказался в Сибири.

Воспользовавшись случаем, я, конечно, стал расспрашивать его о «тунгусском диве», и особенно о Кулике. В своих книгах Кринов очень сдержан, это научные отчеты, а не воспоминания.

Но быть может, то, что встреча у нас произошла вблизи тех мест, где почти полвека назад будущий ученый, тогда еще совсем молодой человек, бродил по обожженному мертвому лесу, придало нашему разговору оттенок теплоты и доверительности.

Думаю, что Евгению Леонидовичу хотелось оглянуться назад, чтобы еще раз вспомнить давние события, попытаться лучше понять противоречивую натуру первого искателя Тунгусского метеорита. Отрывки из рассказа ученого я привожу здесь почти дословно.

— До нашего последнего расставания в сорок первом году нас связывало многое. Кулик был человек контрастов. Иногда — резкий, категоричный чуть не до грубости. Но чаще — мягкий, сердечный, готовый поделиться всем, что у него есть. Знаете ли вы, что он очень любил детей, а те обожали его? Соберет, бывало, в своей квартире у Рижского вокзала мальчишек со всего двора и весь вечер показывает им диапозитивы.

Мягкость, душевность странно уживались в нем едва не с самодурством. Ну, вот, в двадцать девятом решили мы определить астрономический пункт возле Южного болота на горе Фаррингтона. И что вы думаете? Заставил всех поднимать к вершине огромный камень, чтобы пункт был приметен. Как этот камень нас не придавил…

У Леонида Алексеевича была довольно распространенная человеческая слабость: он медленно, с трудом отказывался от собственных заблуждений. Факты против? Тем хуже для фактов! Порой переубедить его было просто невозможно.

Вот одна из причин, почему у него появилось много недоброжелателей. Иные открыто обвиняли Кулика в деспотическом навязывании своего мнения. А ведь метеоритика делала тогда первые шаги, мы все — и он в том числе — знали очень мало, истина могла рождаться только в свободной дискуссии, когда каждый отстаивал бы свое мнение.

Возьмите эту пресловутую Сусловскую воронку… Мне да и другим стало ясно: Кулик ошибся. А он свое: нет, надо рыть, отводить воду. Я думаю теперь, что за этим могла скрываться и растерянность. Ведь он так верил в эти воронки, они должны были подкрепить его, оспариваемое многими, твердое убеждение, что метеорит можно найти, — и вдруг…