Энтони Бурден - Это съедобно? Муки и радости в поисках совершенной еды

Что собой представляет кариока? Вкратце это — обаятельный проходимец, парень, так или иначе всегда находящий способ избежать тяжелого труда и предаться популярным развлечениям Рио (пляж, флирт, секс, танцы и гуляние). Это человек, который живет обольщением и тем, что называют жетиньюш, импровизацией и лоском, необходимыми для всякого уважающего себя плута, чтобы избегать работы и продолжать делать то, что делал до сих пор, то есть в основном бездельничать. Рио заполнен кариоками: они тусуются за столиками кафе, играют в волейбол ногами на пляжах, катаются на досках, загорают, качаются под музыку, болтаясь в ланшонетах и барркаш, обыкновенно в компании шикарных девиц, которых обнимают, — в общем, ведут себя как кутилы-аристократы в плавках «Спидо». Возвращаются ли они домой по ночам в обнесенные стенами оплоты богатства или тащатся на автобусе в район фавел, все кариоки — фактически, большинство бразильцев — прекрасно разбираются в моде, культуре, событиях в мире и стратагемах выживания. Все, богатые и бедные, как кажется, отлично знают, как одеваться элегантно (даже в бюджетном варианте), как подавать себя в большинстве социальных ситуаций и как по максимуму использовать собственный шарм, чтобы добиться успеха в жизни. И где жуткая бедность? Где банды наркодельцов, кошмарные хибары и разнузданная проституция? Да, я упрощаю. И что с того? Помните, я остановился не слишком далеко от пляжа.

На деле я ограничил свои исследования исключительно побережьем, перескочил с Копакабаны с ее ордами туристов, крупными отелями, ночными клубами и семейными пляжами, на чуть более рафинированный пляж Ипанема. Ипа, как ее называют, предлагает отдельные закутки для серфингистов, для геев, для стареющих левых и для художников, даже пляж с эстрадой для живой музыки. Прибой здесь сильнее, а социальные отношения запутаннее. В нескольких кварталах от пляжа кажется, будто попал на Саттон-плейс на Манхэттене. Еще десять кварталов, и видишь трущобы, рядом с которыми Южный Бронкс 1970-х выглядит курортом системы «Клуб-мед». Я прошелся по побережью, через туннель под горой, до Барры (еще одной), пляжа с налетом монтаукского официоза, и там волны были выше, а берег — пустыннее. Это своего рода раздевайся-если-неприлично-богат полоса кафе и магазинов и скромных, но ухоженных домов и пары-тройки дворцов удовольствий. Я съел овощной суп (португальский, из капусты), жареных свежих сардин и жареную чоризо с луком; выпил кашасу и чопп и присмотрел неплохое местечко, куда стоило вернуться на ужин.

Когда наша группа воссоединилась в отеле, мы в итоге отправились на ужин в шуррасскарию, наиболее рекомендуемое заведение на Копе, с обширным шведским столом. Стоило нам сесть, как мы поняли, что совершили ошибку. Еда была ужасной, бессмысленной, туристической, если угодно. Аргентинскую говядину требовалось долго жевать, она была мягкой и неинтересной. Я чувствовал себя участником карнавала, наблюдая, как официанты в жилетах режут ножами безразлично приготовленное мясо. Только филе, и ничего больше, никаких изысков, ничего любопытного. Ненавижу, когда еда подразумевает «ешь, что дают». Немногие яства, по моему опыту, становятся вкуснее, если гноить их под инфракрасным светом или оставлять окислиться на столе. Суши на следующий вечер были не менее ужасны. Лицо Таки, прежде светившееся энтузиазмом, когда он обсуждал фильмы Вернера Херцога, вытянулось, едва он увидел вялого сероватого тунца и безвкусные калифорнийские роллы. У них даже не нашлось японского пива!

Зато я впервые попробовал фейжоаду, национальное бразильское блюдо. Фейжоаду традиционно едят в субботу днем, гигантскими, губительными для желудка порциями, полагая, что после поглощения этого грандиозного смешения субпродуктов, тушенных с черной фасолью, тебе не должно захотеться есть до конца выходных. Уповая разыскать самое лучшее из заведений, я прогулялся вдоль Копакабаны, приглядываясь к местным, и набрел на ресторанчик, битком набитый радостно жрущими кариоками.

Итак, приступим. Мою фейжоаду принесли в массивной глиняной лохани, вместе с тарелкой белого риса, обжаренной в масле капусты и кусочков свинины. Чертовски вкусно. Как и многие из по-настоящему великих блюд, фейжоада обязана своим появлением отчаянным обстоятельствам. Считается, что первоначально так питались африканские рабы, которые воровали объедки с тарелок своих жестоких хозяев. Свиные копыта, уши, язык, плечи, пряные колбаски чоризо, мясо, соскобленное с морд и хвостов, — все это медленно тушили в густом, наваристом месиве черной фасоли и специй. В сочетании с более поздними добавлениями риса и кусочков свинины, это блюдо требует нескольких часов неторопливого поглощения. Моя фейжоада была колоссальна по размерам и удивительно хороша. Солнце садилось за Сахарную голову над темно-бирюзовой водой к тому времени, когда я обглодал последнюю косточку и подобрал последнюю фасолину корочкой португальского хлеба. Вдалеке звучала самба; пляжники, обмотавшись полотенцами, ждали автобусов, которые отвезут их домой, или прогуливались по бульвару, высматривая друзей, напитки и музыку. Влюбленные молча обнимались, приятели болтали, проститутки соблазнительно изгибались, еда на других столах исчезала и сменялась новой. Из соседнего кафе доносилась боссанова, чопп тек рекой, пожилые пары потягивали крепкий бразильский кофе и блаженно глядели на воду. Я провел много часов, совершенно довольный собой и миром, пусть всего на миг в исторической перспективе.

Я стоял на Шестидесятой Восточной перед невзрачным фасадом «Ле Во д’Ор», одного из тех мест, мимо которых проходишь, не замечая (черт, ты уже проходил тут миллион раз), где еще висят в окнах рецензии давным-давно скончавшихся ресторанных обозревателей. Я решил выкурить сигарету, прежде чем зайти внутрь и встретиться за обедом с приятелем. И тут ко мне приблизилась незнакомка.

— Вы собираетесь тут есть? — требовательно спросила она.

— Э… да, — ответил я осторожно, немного опасаясь того, что услышу далее.

— Вам точно понравится! — воскликнула она. — Я обожаю это место! Тут так чудесно, сразу видна старая школа! — Вдруг ее лицо вытянулось, будто она сообразила, что что-то упустила. — Только никому не говорите об этом, хорошо?

Несколько минут спустя древний владелец, он же официант, «Ле Во д’Ор» бросил мое пальто на незанятый стол и проводил меня через небольшой, почти пустой зал туда, где сидел мой друг. За угловым столиком пристроилась на потрепанной старой банкете пара. Несколько одиноких посетителей, постоянные клиенты, судя по виду, тихо ели, сосредоточившись на еде. В свои сорок семь я был самым молодым среди публики.