Михаил Родионов - Голубая бусина на медной ладони

Прежде чем уйти, решил поглядеть на Большого сфинкса. Бедуины издавна боялись его и прозвали «Абу-ль-хауль» — «отец страха». Чужеземцы стреляли в него из пушки, но он устоял. Только лицо его с тех пор посечено осколками.

Вот он, восточнее пирамиды Хеопса, — лев с головой человека, держащий в огромных лапах маленький полуразрушенный храм. Время бессильно перед ним, а он бессилен перед песком: достаточно полувека, чтобы пустыня погребла его с головой. Однако начиная с времен фараона Тутмоса IV песок расчищают — почти три с половиной тысячи лет.

Здесь было тихо. Я долго смотрел на сфинкса, а он смотрел поверх меня. И вдруг он замяукал: «Мяу-мяу!» И довольно заурчал. Новая загадка?

Разгадать ее не составило труда. Приглядевшись к каменному льву, я заметил у его лап кошку, обыкновенную полосатую кошку с котятами. Она лежала на боку и, как полагается, вылизывала котят языком, каждого по очереди. Под кошачье семейство была заботливо подложена большая цветастая подушка.

В тени сфинкса стоял чернокожий сторож в белой рубахе до пят. Поймав мой взгляд, он широко улыбнулся, а я вспомнил, что в Древнем Египте кошек особенно любили и почитали. Сторож приложил ладонь к нагретой каменной лапе сфинкса, потом подошел к кошке и медленно погладил ее. Она снова замяукала. А сфинкс все так же невозмутимо смотрел, не замечая нас, не ощущая прикосновения…

Самый знаменитый из мировых фольклорных сюжетов, связанных с осязанием, — это, конечно, «Принцесса на горошине». В арабских преданиях его аналог — история про ан-Надизу, дочь ад-Дайзана, бывшего царем над землями между Тигром и Евфратом в IV веке нашей эры. Когда она вышла замуж за Шапура, царя персов, то не могла найти покоя всю брачную ночь, хотя постель ее была набита легчайшим страусовым пером и устлана шелком. Оказалось, что листочек мирта прилип к ее животу. Обнаружив у жены такую изнеженность, молодой муж Шапур, забыв все свои обещания, приказал убить ее: вот какой он был коварный. Правда, и новобрачная ради замужества, как рассказывает предание, обрекла на смерть своего отца и свой родной город.

Уже в первые века ислама простодушную чувственность арабских кочевников-скотоводов стала вытеснять пряная и утонченная эротика больших городов, опирающаяся на давние традиции Древнего Востока. Пророку Мухаммеду приписываются слова: «Отдаляйте мужчин от женщин, ибо когда они видят друг друга и встречаются, то возникает болезнь, от коей нет лекарства» и еще: «Женщина — силок дьявола».

Неполноправное положение женщины-мусульманки решительно критиковали уже европейские просветители XVIII века. В «Персидских письмах» Шарля Луи Монтескьё, изданных в 1721 году, французские читатели познакомились, помимо прочих идей, с осуждением нравов сераля (гарема); в одном из писем порицается многоженство, а в другом впервые утверждается принцип равенства полов перед «естественным законом». Но если знания Монтескьё о народах Передней Азии нельзя назвать вполне научными даже для того времени, то книга французского философа-просветителя Константена Франсуа Вольнея «Путешествие в Сирию и Египет, бывшее в 1783, 1784 и 1785 годах» основана на живых наблюдениях и не потеряла значения по сей день.

Свой социальный идеал (буржуазное общество во главе с просвещенным монархом) Вольней утверждал «от противного», выразительно изображая его антипод — дряхлеющую Османскую империю. Одним из первых в европейской науке он характеризует и традиционное положение арабской женщины. Особенно остро критикует Вольней многоженство, считая, что подобная форма брака, при которой невозможно подлинное равенство супругов, плохо сказывается на потомстве и превращает семейный дом в «театр непрекращающейся гражданской войны».

Идеи женской эмансипации стали широко проникать из Европы на Арабский Восток в XIX веке. Первым арабским общественным деятелем нового времени, решительно призвавшим изменить положение женщины, был Бутрос аль-Бустани: в 1849 году в «Сирийском обществе по обретению наук и искусств» он выступил с докладом «О женском образовании». Его поддержали другие арабские просветители-христиане. Арабы-мусульмане обратились к женскому вопросу позже и внесли в его трактовку свои акценты. Так, египтянин Касем Амин, поклонник Монтескьё, Вольнея и Фурье, отказывался тем не менее оценивать влияние ислама на положение женщины. Он подчеркивал, что поначалу достаточно ограничиться изменением роли женщины в семье, не требуя для нее социальных и политических свобод («я вижу, что мы до сих пор нуждаемся в мужчинах, хорошо выполняющих свои обязанности, а египетская женщина теперь не подготовлена абсолютно ни к чему»).

Прошло более восьмидесяти лет. В Арабском мире среди женщин появились профессора, министры, послы, полицейские, известные режиссеры и авторы песен протеста. Женщины пишут стихи и прозу, картины и симфоническую музыку. Давно привычны для арабок такие профессии, как учительница, журналистка, медицинский работник. Однако споры вокруг женского вопроса не только не утихают, но стали еще ожесточенней.

Во всех арабских странах популярен лозунг «Семья — основа общества». Какой же быть этой семье — простым передатчиком традиций или залогом благотворных перемен для нации? Ответ во многом зависит от женщин. Поэтому за влияние на них борются сейчас консервативные и национально-прогрессивные силы всего арабского мира.

«Ислам и женщина» — один из самых дискуссионных аспектов женского вопроса на Арабском Востоке. Этнограф из ГДР Клаус Тимм указывает на неточность и опасность утверждения о том, что главным и единственным виновником неполноправного положения арабской женщины является ислам. «Ислам и мусульманское право, — напоминает он, — хотя и создали „божественное санкционирование“ бесправного положения женщины, но и сами они были продуктом тех же общественных отношений, которые служили причиной угнетения женщин». Следовательно, женский вопрос есть часть общей проблемы социального освобождения. Но влиятельные консервативные круги арабского мира предпочитают не выводить спор из религиозной сферы.

Мусульманский «модернизм», пытавшийся на рубеже XX века согласовать установление ислама с меняющейся действительностью, в наше время все чаще воспринимается как откровенное «западничество» и все больше уступает позиции умеренному и крайне консервативному направлениям.

Идеализируя нравы доисламской эпохи, умеренные полагают, что предпосылки неполноправного положения мусульманки начали складываться под иранским влиянием при аббасидских халифах — с VIII века. Так, кувейтский профессор Махмуд Занати писал: «По нашему мнению, свободное общение между полами являлось природным обычаем у арабов в эпоху неведения (т. е. до ислама. — М. Р .) и осталось общепринятым после появления ислама. Ислам же предписывал лицевое покрывало — хиджаб лишь для жен пророка… Нам остается повторить вместе с аль-Джахизом изречение более чем тысячелетней давности: „Пребывание женщин с мужчинами для беседы и обмен взглядами не были позором во времена неведения и не запретны во времена ислама“».