Михаил Родионов - Голубая бусина на медной ладони

Но не попытки угадать, подглядеть, подслушать неведомое и приспособиться к нему вызывают уважение народа. В памяти арабов и в их преданиях окружены любовью другие герои — те, кто бросает вызов судьбе.

Таким был Имруулькайс (500–540), витязь и поэт. Его отец — вождь над киндитами Худжр ибн аль-Харис, смертельно раненный воинами из племени асад, завещал право отмщения, свое оружие, лошадей и котлы тому из своих сыновей, кто не предастся скорби при известии о его смерти. Посланник Худжра обошел всех сыновей покойного, начиная со старшего — Нафи, и все они сокрушались, посыпая головы песком. Все, кроме Имруулькайса, которого отец, презирая стихотворцев, давно прогнал от себя и обрек на странствия вместе с соратниками поэта по пирам, охоте и песням. Когда гонец явился к Имруулькайсу, тот пил вино и играл с товарищем в нарды. Узнав о гибели отца, он довел игру до конца и только после этого повернулся к вестнику, расспросил его о подробностях убийства, а потом поклялся, что не будет пить вина, есть мяса, умащаться благовониями, сближаться с женщинами и мыть голову, покуда не отомстит. Повязав черную чалму — головной убор мстителя, он встретил людей от асадитов, предлагавших за кровь Худжра выкуп скотом или жизнью любого из них — достойнейшего родом и величайшего славой. Не согласился Имруулькайс и только дал асадитам отсрочку, пока не родят их женщины и не оправят одежды.

Имруулькайс двинулся на асадитов, преследовал их, изнемогая от жажды, и, настигнув их у источника, убил и ранил многих из племени. После чего бывшие с ним воины решили, что он уже отомстил за отца, и покинули его. Однако сам Имруулькайс не считал месть завершенной: род убийцы — бану кяхиль — еще не заплатил ему своими жизнями. Приобретая и тут же теряя союзников, скитался он по пустыне, зная, что смерть вонзит в него свои острые когти и зубы, что судьба против него. У идола Табалы он трижды гадал на стрелах, и трижды выпадала ему стрела «запрещающая», а не «повелевающая» или «выжидающая». Тогда в гневе он сломал стрелы и ударил идола их обломками по лицу, сказав: «Если б у тебя был убит отец, ты не мешал бы мне!» И продолжал неравную борьбу.

Месть асадитам забросила Имруулькайса в Византию, а их коварство обрекло его на смерть: поверив клевете асадита ат-Таммаха, византийский император послал Имруулькайсу отравленное платье, и тот скончался — непокорившимся и непобежденным.

Высоко ценились стойкость, терпение, готовность к любым невзгодам. Образцом этих качеств может считаться предок Имруулькайса, тезка его отца — Худжр ибн Амр, известный под прозвищем Акиль аль-Мурар — «Едок мурара», горького вяжущего растения, от которого у верблюдов выворачиваются губы. Жена Худжра ибн Амра говорила о нем: «Я не видела никого, кто был бы осторожнее его, спящего или бодрствующего. Если и спят его глаза, то другие члены не дремлют. Обычно, ложась спать, он приказывал мне ставить кувшин с молоком у его головы. И вот однажды ночью, когда он спал, а я сидела неподалеку, глядя на него, появилась черная змея. Она подползла к его голове, но он отодвинул ее, тогда змея попыталась подобраться к его руке, но он поднял руку, змея подползла к ноге, но он поджал и ее. Тогда змея выпила молоко из кувшина, а потом извергла его назад. И тут я сказала себе: „Вот он проснется, выпьет молоко и умрет, и я отдохну от него“. Наконец он проснулся, велел подать кувшин, понюхал молоко и бросил его наземь, так что молоко вылилось, и спросил меня: „Куда уползла змея?“» (Перевод Вл. В. Полосина.) Умение быть настороже и сносить испытания называется по-арабски «сабр». «Ас-сабр джамиль» («В терпении красота»), — гласит одна из самых распространенных пословиц.

Из каких же черт состоит арабский национальный характер? Ответить на этот вопрос нелегко — ведь Арабский мир велик и помимо общего в нем существует множество местных, частных особенностей. К тому же почти в любых записках путешественников упоминается о противоречивости нрава и непредсказуемости поступков местных жителей, прежде всего бедуинов. «Противоречивость», «непредсказуемость» — так ли это? Для чужестранцев, недостаточно знакомых с тонкостями арабского быта, безусловно так.

Когда-то воображение сильней всего возбуждали недоступные для иноверцев запретные области (арабское «харам») — Мекка, Медина, долины Хадрамаута и некоторые другие заповедные уголки исламского мира. Попасть туда можно было, только усвоив бытовое поведение мусульман. Европейскому путешественнику, недостаточно вошедшему в роль, ошибка могла обойтись очень дорого. От смельчаков требовалась безграничная выдержка, умение отступать, но добиваться своего, способность постоянно чувствовать оттенки настроения своих дорожных спутников, хозяев на ночлеге, встречных бедуинов и оседлых. Надо было знать, когда выказывать щедрость, а когда разумную бережливость. Надо было понимать, когда в ход может пойти насмешка или угроза, лесть или мудрая пословица. Надо было угадать момент, когда можно ограничиться улыбкой, кивком, жестом или просто промолчать. Обычно европейцы, проникавшие под видом мусульман в аравийские области харама, называли себя турками или арабами с севера — алжирцами, египтянами, сирийцами. До поры до времени это сходило им с рук — настолько велики различия в языке и поведении, но встреча с «земляками» почти неизбежно разоблачала обман. У тех, кто приходил под личиной, и у тех, кто не скрывал собственного облика, вроде бы все было обдумано, все предусмотрено, да только чужая жизнь снова и снова не совпадала с представлениями о ней. Отсюда бессильные слова о противоречивости и непредсказуемости нрава туземцев.

Однако в характере арабов и впрямь есть взрывное, конфликтное начало. Обуздать его пытался основатель ислама, обращавшийся к своим приверженцам от имени Аллаха: «О те, которые уверовали! Не входите в дома пророка, если только не будет разрешена вам еда, не дожидаясь ее времени. Но когда вас позовут, то входите, а когда поедите, то расходитесь, не вступая дружески в беседу. Это с вашей стороны удручает пророка, но он стыдится вас, а Аллах не стыдится истины» (Коран, XXXIII, 53). И еще: «О вы, которые уверовали! Не поднимайте своих голосов выше голоса пророка и не обращайтесь к нему громко с речью, как обращаетесь друг к другу, чтобы не оказались тщетными дела ваши без вашего ведома» (XLIX, 2). Сходные увещевания есть и в суре «Препирательство» (LVIII, 12–14), и в других главах Корана (XXIV, 62–63; XLIX, 1–5). Только верховный авторитет мог внушить простые правила этикета: нельзя садиться за трапезу пророка без приглашения, а после окончания ее докучать хозяину досужими беседами; не следует без дела вызывать пророка из задних комнат, где он отдыхает с домочадцами; не стоит врываться в дом, чтобы одолжить что-то из утвари, а надлежит просить из-за двери; нельзя перебивать пророка и заглушать голос его, когда он говорит, входить и выходить без его разрешения и обгонять его во время шествий.