Расмус Раск - Заметки о России

После этого я отправился к коменданту, чтобы узнать, могу ли я распорядиться о доставке к нему своих вещей, но встретил его практически в дверях, когда он собирался выходить со своими гостями; он не мог ничего конкретного сказать, но если я справлюсь у него в субботу (т. е. сегодня, 12-го), «то, вероятно, он сможет назвать точный день». Для меня это был удар грома; невозможно описать, в каком я был состоянии; короче: я пораздумывал, постарался развлечься, снова подумал; посреди следующего дня (10-го) мне показалось, что я достаточно спокойно все взвесил и в результате решил разделиться с ним и поехать одному кратчайшим путем через Москву до Астрахани как можно быстрее в наемном экипаже [357], а потом оттуда по обстоятельствам в Тифлис. Но чтобы не поступить опрометчиво, я попросил совета у моих лучших друзей [358]. A. ответил мне, что с этим мне помочь не в его силах. Я сказал ему, что просил у него не помощи, а только его мнения или совета, на что он заметил, что единственное, что он может, так это полностью одобрить мое решение и посоветовать мне осуществить его как можно скорее. B. сказал, что другого ничего не остается, но с фурманами и с их порядками он не знаком, и поэтому мне надо бы сходить к C. [359], которому все это хорошо известно. C. оказался занят, но вызвался пойти со мной на следующее утро, в любое удобное мне самое раннее время, и уладить все дело. Ночью я написал коменданту о своем решении, принеся свои извинения. Утром в пятницу (11-го) я был у C. до 7 часов; мы взяли извозчичьи дрожки , так как фурманы располагались очень далеко от его дома. Первый же, кого мы встретили, предложил нам свои услуги, но запросил цену вдвое больше обычной; второй был знакомым C. , он запросил на четверть меньше, но у него в повозке был еще пассажир, который, однако, мог сидеть с кучером. Он предъявил нам свою кибитку , которая казалась достаточно удобной по местным понятиям, а вообще-то была гнусной мерзостью, и мне ее даже не с чем сравнить из того, что можно найти в Дании; сзади она выглядела примерно как накренившаяся пивная бочка. Так как мы хотели от него уйти, он сбросил еще четверть и таким образом спустил цену, так что стало дешево [360]. C. заметил мне, что было невозможно найти лучшие условия или более подходящий случай; итак, мы полностью договорились, хотя кучер и не мог приехать ранее следующего утра (12-го) в то же время (7 часов). Прождав с утра дольше чем до 9 часов, я в сомнениях пошел к C. , попросил его немедленно поехать туда опять и узнать, как там дела, а в случае необходимости нанять другого. Он охотно согласился и в 11 часов привез мне известие, что тот не закончил свои дела на бирже и раньше чем в 7 часов вечера его ждать не следует. Однако он нанял другого за ту же цену и с еще одной лошадью, этот должен быть готов быстрее, однако не раньше 4 часов. Сейчас 10 часов, и все еще никто не появился! Так что — это все еще не конец! А завтра воскресенье!

P. S. О предыдущих неудачных попытках отъезда я умалчиваю [361]. Не сомневаюсь, что это письмо Вам наскучило, но когда Вы подумаете о пережитых мной мучениях, Вы должны будете обрадоваться, что еще легко от меня отделались. Сегодня воскресенье, 13-е, час дня, я нанял третьего [362], который сейчас с повозкой у меня во дворе, но так как его паспорт еще нужно проштемпелевать, Бог знает, когда это закончится. Будьте здоровы! Вот он идет сюда, так что теперь, возможно, все готово к отъезду.

Москва, 25 июня 1819 г. А. Ларсену [363]

Вчера я благополучно живым и в добром здравии добрался до города; сегодня же через sic dictam [364]святые врата совершил экскурсию в Кремль. Это огромный и ужасный город с множеством красивых домов, которым, по-видимому, удалось уцелеть в пожарах последнего времени за счет какого-то дьявольского везения. Улицы здесь либо вовсе не мостят, либо делают это крайне небрежно. Сегодня я побывал в университете: здание великолепно, однако внутри — ни души, как сказал один француз о пустой бутылке, когда его попросили налить из нее. Я разыскивал одного профессора-немца [365]и когда, наконец, нашел его, оказалось, что он пытается оборудовать кабинет естественных наук — расставляет коллекцию в огромном и необычайно красивом зале, стараясь при этом не нарушить последовательность экспонатов… Сегодня я повстречал на улице своего старого знакомца по Петербургу Стефановича — серба [православного] греческого вероисповедания. Он рассказал мне, что побывал в некоем храме, где ему показывали древние одежды Иисуса и Девы Марии и отдельные фрагменты их, а также ночной колпак св. Николая и т. д. При этом ему подробно растолковали, что именно и где требуется целовать и, главное, где платить за это деньги. В общем и целом получилось, что ему пришлось заплатить за все 50 рублей, так что, по всей видимости, у Господа, а также у его служителей разных мастей вскоре с Божьей помощью появятся новые одежды. Поскольку время шло к полудню и оба мы были рады нашей встрече и хотели поговорить о том, о сем, я пригласил его посетить то место в городе, где можно недурно поесть. Он поведал мне, что живет в трактире, однако питаться там решительно невозможно. Поэтому он велел своему кучеру отвезти нас в самое лучшее заведение. Оно и впрямь оказалось весьма недурным. Мы заказали шесть блюд, выпили пива и полбутылки вина, а также кофе и проч. — всего на 8 рублей. Обслуживали нас молодые официанты-киргизы [366]; меню, однако, мы так и не получили. Один из юных киргизов немного говорил по-немецки; поначалу, правда, я этого не понял и решил, что он говорит с нами по-киргизски либо по-калмыцки. Комната, которую он [Стефанович] снимает, стоит 3 рубля в день, я же плачу практически за такую же 1 рубль… То, что сразу бросается здесь в глаза, так это необычные ворота и башни, малое число образованных и хорошо одетых людей на улицах, а также поистине гигантские размеры города; кроме того, на месте множества зданий здесь все еще громоздятся руины. Между прочим, здесь рассказывают иные, нежели у нас, истории о великом пожаре. А именно: сперва загорелись лишь здания, находящиеся вблизи хлебопекарен, затем солдат обуяла жажда наживы, но Бонапарт запретил им грабить здания за исключением сгоревших. Тогда они стали разводить костры прямо на полу домов, и когда огонь перекидывался на деревянные конструкции, это было для них чем-то вроде сигнала: «Здесь горит, так что можно грабить!» Однако мне подобные рассказы кажутся неправдоподобными. Sed hæc hactenus [367]. Некоторые мои друзья в Петербурге настоятельно указывали мне на необходимость подготовить завещание, прежде чем я решусь ехать дальше; данным советам я так и не последовал, ибо последние дни в Петербурге мне все время что-то мешало. Поэтому я хочу его составить здесь, причем в самом кратком и простом виде; официально оформить, однако, я его здесь не могу, да и, кроме того, не считаю это необходимым.