Гэри Дженнингс - Путешественник

Я ушел в соседнюю комнату, которая была моим рабочим кабинетом. Жена, должно быть, слышала, как я там копаюсь, потому что крикнула через дверь:

– Если ты ищешь какие-то свои карты, Марко, то вроде бы они все хранятся на fondaco [274] Склад (ит.). в компании.

– Нет-нет. Просто ищу бумагу и перо. Думаю, мне надо закончить последнее письмо Рустичелло.

– А может, лучше займешься этим в саду? Сегодня такой приятный спокойный день. Посиди напоследок на свежем воздухе, насладись. Ведь уже совсем скоро начнется зима.

Когда я спускался по лестнице, жена сказала:

– Сегодня к нам придут обедать молодые люди – Занино и Марко.

Вот почему Ната так занята на кухне. Может, поэтому она так грубо и разговаривала с тобой? Ну а поскольку мы ждем гостей, Марко, давай договоримся не ссориться за столом.

– Больше никаких ссор, Доната, ни сегодня, ни потом. Мне искренне жаль, что я когда-либо давал тебе повод для ссор. Как ты сказала, давай просто мирно наслаждаться оставшимися днями. То, что случилось прежде, больше не имеет значения.

Таким образом, я вынес свои письменные принадлежности сюда, в маленький дворик на берегу канала, который мы называем нашим садом. Сейчас он усажен хризантемами – семена этого цветка я привез из Манзи. Золотые, огненные и бронзовые лепестки цветов очень живописно выглядят на нежном сентябрьском солнце. Случайная гондола, проплывающая мимо по каналу, обязательно подплывает поближе – всем интересно полюбоваться моими экзотическими хризантемами, поскольку большинство жителей Венеции ограничиваются тем, что сажают у себя лишь летние цветы, которые в это время года становятся коричневыми, слабыми и печальными. Я уселся на скамейку – медленно и осторожно, чтобы снова не вызвать приступ боли в спине, – записал только что закончившийся разговор и теперь просто сидел на солнышке и думал.

Есть такое слово «asolare», которое, я полагаю, впервые появилось здесь, в Венеции, а затем вошло во все языки Итальянского полуострова. Это хорошее и полезное слово «asolare» означает сидеть на солнышке и ничего не делать – и все в этом одном слове. Никогда бы не подумал, что оно применимо ко мне. Потому что бо́льшую часть жизни, видит бог, я провел совершенно иначе. Но теперь я оглядывался назад – на все эти беспокойные годы, беспрерывные путешествия, богатые событиями мили, ли, фарсанги, на друзей, врагов и любимых, которые тоже путешествовали со мной какое-то время, а затем потерялись в пути, – много всего было в моей жизни. И теперь я вспомнил правило, которому очень давно, в самом начале моих странствий, научил меня отец. Он тогда сказал: «Если когда-нибудь ты заблудишься в дикой местности, Марко, всегда иди вниз с холма. Всегда спускайся вниз, и со временем ты выйдешь к воде, а где вода – там всегда найдутся пища, убежище и компания. Это может быть долгий путь, но иди всегда вниз, и ты наконец доберешься до какого-нибудь безопасного, теплого и спокойного местечка».

Я прошел долгий, очень долгий путь и наконец добрался до подошвы холма; и вот он я: старик, который греется в последних лучах полуденного солнца, в последний месяц сезона опадающих листьев.

Помню, как-то раз, когда я ехал с монгольской армией, я заметил боевого коня, который галопом скакал рядом с одной из колонн, сохраняя такой же шаг и дистанцию, как и все остальные, с красивой попоной и кожаными доспехами, с пикой и мечом в ножнах – но седло было пустым. Орлок Баян пояснил мне: «Это был конь доброго воина по имени Джангар. Он носил своего всадника во многих битвах, в которых тот храбро сражался, в том числе и в последнем бою, в котором он пал. Конь Джангара продолжит скакать с нами, с полным вооружением до тех пор, пока сердце будет звать его в битву».

Монголы прекрасно знали, что даже конь предпочел бы пасть в бою или скакать, пока у него не разорвется сердце, нежели отдыхать на покрытом буйной травой пастбище, чувствуя себя бесполезным и бездействующим, и ждать, ждать, ждать.

Я думал обо всем, что я записал здесь, и обо всем, что было написано в первой моей книге, и дивился тому, что все это можно выразить

при помощи пяти коротких слов: «Я уезжал, и я вернулся». Но нет, это будет не всей правдой. Ведь обратно возвращается совсем не тот человек, который уезжал, и не важно, вернулся ли он после обычного ежедневного рутинного труда или после долгих дорог, голубых далей, многих лет пребывания в далеких краях, в землях, где волшебство – не тайна и встречается каждый день, в городах, достойных того, чтобы о них писали в стихах:

Какое-то время после того, как я вернулся домой, меня высмеивали как лжеца, хвастуна и сочинителя. Но те, кто меня высмеивал, были не правы. Ведь, уезжая из дома, я тоже находился во власти определенных заблуждений. Я покинул Венецию с сияющими глазами, ожидая найти те легендарные земли Кокейн, которые разыскивали в былые времена крестоносцы и биографы Александра Великого и все остальные сочинители мифов, надеясь встретить единорогов, драконов, легендарного царя – святого prete Zuàne, сказочных магов, таинственные религии, удивительную мудрость. Я нашел все это, и если я вернулся назад, чтобы рассказать, что оно не совсем соответствовало тому, во что нас заставляли верить легенды, то разве это уже само по себе не было правдивым и удивительным?

Чувствительные люди говорят о разбитом сердце, но эти люди тоже ошибаются. На самом деле сердца вовсе не разбиваются. Я хорошо это знаю. Когда мое сердце склоняется к востоку, как оно часто делает, оно мучительно завязывается в узел, но не разбивается.

Беседуя с Донатой, я позволил жене поверить, что она приятно удивила меня известием, что моя длительная неволя наконец закончилась. Я притворился, что раньше не думал об этом в течение долгих лет. О, сколько раз мне хотелось отправиться в путешествие, но я всегда решал: «Нет, не сейчас», – вспоминая о своих обязанностях, своем обещании остаться, своей стареющей жене и трех заурядных дочерях, утешая себя тем, что мне еще представится подходящий случай. Там, наверху, в комнате Донаты, я притворился, что принял ее известие с радостью. И для того, чтобы она ничего не заподозрила, сделал вид, что и в самом деле собираюсь снова путешествовать. Но я знаю, что этого уже никогда не будет. Я обманул ее, когда намекнул на это, но это был всего лишь маленький невинный обман, и я сделал это по-доброму, так что Доната не будет огорчена, когда все поймет. Но я не могу обманывать себя. Я ждал слишком долго: теперь я очень стар, и мое время безвозвратно ушло.

Старый Баян еще вовсю сражался, когда ему было столько же лет, сколько мне теперь. И примерно в том же самом возрасте мой отец и даже спящий на ходу дядюшка совершили долгое и суровое путешествие из Ханбалыка в Венецию. И сейчас, в свои шестьдесят пять лет, я не более дряхл, чем были они. Возможно, даже моя боль в спине пройдет от