Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том II

Его все чаще и чаще видели рядом с поселком. Он, видимо, давным-давно раскаялся и все искал повода, чтобы вернуться. Но боялся. Их несостоявшийся заговор потерпел полное поражение: белые обо всем узнали раньше времени, им пришлось бежать в лес, они потеряли друг друга… А потом Тараро убили, а Титахити оказался в плену. И теперь Оха остался совсем один. Без товарищей, без женщины, без дома.

Но прийти и упасть в ноги европейцам — слишком унизительно для потомка тубуайских вождей.

А тем временем белые уже вынесли ему смертный приговор. И услужливый Манарии опять вызвался привести его в исполнение. Хоть и предыдущее задание было выполнено успешно — главный заговорщик Тараро был убит, — но сам Манарии явно оплошал: не смог ни отравить, ни застрелить раиатеанина, и если бы не Нэнси, то неизвестно, как бы все обернулось. Поэтому он с удвоенной энергией рвался реабилитировать себя в глазах англичан.

Штормовая волна на Сэйнт-Полс

Наивный, он, наверное, мечтал когда-нибудь сравниться с ними, стать одним из них…

Тем не менее, британцы разрешили ему взять с собой на дело еще одного таитянина — Теимуа. Ка-кую такую награду пообещали им европейцы за то, что они убьют несчастного безоружного юношу? Дать им по женщине? Участок земли? Никаких сведений на этот счет не сохранилось.

Как и следовало ожидать, Манарии и Теимуа заметили Оху недалеко от поселения, в лесу. Они окликнули его, но он тут же спрятался. Тогда они прокричали, что пришли с миром и принесли еду. Полинезийцы очень редко отказываются от угощения, а Оха к тому времени несколько суток питался чем попало. Он вышел из укрытия, и коварные таитяне встретили его очень дружелюбно.

О чем они говорили за совместной трапезой? Наверное, Манарии и Теимуа уговаривали Оху вернуться в поселок, уверяли его в дружбе и всячески пытались усыпить его бдительность. И им это удалось, Оха совсем расслабился. В конце концов, в знак окончательного примирения Манарии предложил ему, по старинному полинезийскому обычаю, расчесать его волосы. Оха безропотно согласился, и таитяне спокойно перерезали ему глотку.

Так на Питкэрне произошло второе убийство. Которое, по сути, было ни чем иным, как казнью. Но самом деле больше походило на жертвоприношение.

Юного тубуайца убили, в общем, просто так. Разумеется, без суда и следствия. Формально — за несостоявшееся преступление, за неосуществленное намерение. За то, что дал повод его подозревать — убежал в лес, испугавшись мушкета Кристиана. Впрочем, это было неважно. Эта кровь нужна была белым островитянам, чтобы показать возроптавшим полинезийцам, кто на острове хозяин. Оху принесли в жертву.

Тараро и Оху убили, а не поймали и не наказали. Их убили, чтобы другим неповадно было. Чтобы раз и навсегда «повязать» полинезийцев их кровью.

Три четверти века спустя о чем-то очень похожем писал один великий русский писатель: «…подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабам вашими станут…» [11] Ф. М. Достоевский «Бесы» .

В общем, так все и произошло. Никаких дивидендов от своей рабской преданности полинезийцы не получили. Наоборот. Тубуаец Титахити, как уже было сказано, стал рабом Айзека Мартина, а таитяне — Манарии, Теимуа и Ниау — попали в батрачество к Куинталу, Маккою и Миллзу. Начался второй период истории острова Питкэрн, «рабовладельческий».

Как и предыдущий, «первобытнообщинный», этот период продолжался недолго.

Кто бы мог предположить, что два первых кровавых убийства Тараро и Охи станут лишь робкой репетицией страшной трагедии, случившейся на острове два с половиной года спустя.

С 1791 по 1793 годы внешне все выглядело вполне благополучно. Люди все реже с тревогой вглядывались в горизонт, опасаясь появления незваных гостей. Все трудились, не покладая рук. На смену временным хижинам пришли крепкие добротные дома, делянки мятежников превратились в ухоженные усадьбы. Земля исправно плодоносила трижды в год, выпущенные свиньи и козы расплодились до невозможности, и никакого недостатка в еде островитяне не испытывали. Вслед за Четвергом Октябрем родились Мэттью Куинтал Младший, Дэниел Маккой, Элизабет Миллз, а также второй ребенок в семье Кристиана — Чарльз.

Примерно в 1792 году Теваруа, жена Мэттью Куинтала, родила мужу второго ребенка, Джона. Но мальчик умер, не прожив и недели. Однако эта смерть была лишь исключением. Жизнь налаживалась.

Но чем больше процветали семьи мятежников и их вахин, тем тяжелее становилась жизнь мужчин-полинезийцев. Они с утра до ночи работали на мини-плантациях своих хозяев, и на них четверых приходилась всего одна женщина — Марева. И рожать от них она, похоже, не собиралась. Самое ужасное, что некоторые из европейцев стали считать их своей собственностью. Особенно свирепствовали, естественно, Маккой и Куинтал. Эти два закадычных приятеля, выходцы из самых низов, впервые в своей жизни почувствовали себя «помещиками» и хозяевами жизни. Они начали безмерно упиваться властью над беззащитными полинезийцами и всячески притесняли их.

История сохранила несколько примеров. Однажды Теимуа украл немного плодов ямса, а потом Манарии стащил свинью у Маккоя. В обоих случаях обоих полинезийцев жестоко высекли.

Из девяти мятежников, поселившихся на Питкэрне, четверо (Куинтал, Уильямс, Смит и Мартин) отведали плетки на «Баунти», а еще двое (Миллз и Маккой) наверняка были знакомы с поркой в своей предыдущей жизни. Но тогда они все были бесправными матросами, а здесь, на острове, власть принадлежала им. И они, конечно, не придумали ничего лучше, чем скопировать наказания Английского Королевского Флота. Раньше пороли нас, а теперь — мы!

Впрочем, у некоторых садистская фантазия пошла дальше. Сохранилось предание, что кому-то из полинезийцев после порки кто-то из британцев втирал соль в незажившие раны.

Как к этим бесчинствам Маккоя и Куинтала относилась более цивилизованная часть островитян — и прежде всего Кристиан и Янг, — неизвестно. Но есть все основания полагать, что уже тогда между мятежниками начался раскол.

Впрочем, первая трещина между ними возникла, конечно, гораздо раньше, еще на Тубуаи. Но тогда, почти четыре года назад, у простых матросов был командир, которого они сами и выбрали — Кристиан. И горячие головы, вроде Куинтала и Маккоя, тогда вынуждены были подчиняться.

А здесь, на острове, с субординацией было покончено. Хоть все по инерции и продолжали называть своего бывшего предводителя «мистер Кристиан», но теперь кое-кому из мятежников захотелось самому стать лидером.