Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 7

Приблизительно 1865 лет назад (ученые не согласны с точностью этой даты) Павел Тарзус был предан мученической смерти в Йме.

Столь давняя история повлияла серьезно на жизни и судьбы английской летчицы и американского профессора геологии, хотя в тор время, когда началась эта история, никто из них не знал о существовании друг друга, (а упоминание о Павле Тарзусе — это только пролог). История, которую я собираюсь рассказать, может быть интересной для нас, но не для Судьбы, которая терпеливо ждала около двух тысяч лет этих событий.

Между Павлом и двумя молодыми людьми, о которых пойдет рассказ, существует связь. Этой живой связью является Август Эфесский. Август был человеком настроения. Он страдал эпилепсией. Август был родом из дома Вансифорусов. Он был среди тех, кто первый перешел в новую веру, в то время когда Павел Тарзус впервые посетил Эфес на берегу Ионического моря.

Склонный к фанатизму, страдающий с детства припадками, Август поклонялся апостолу, как наместнику Христа на земле, и поэтому нет ничего странного в том, что весть о мученической смерти Павла сильно повлияла на и так нетвердый разум Августа.

Охваченный манией преследования, он покинул Эфес, наняв корабль до Александрии. И здесь мы можем оставить его, закутанного в мантию, напуганного, больного, на палубе маленького суденышка. Но мы не можем умолчать о том, что у острова Родос, у которого останавливается корабль, Август приобрел каким-то образом светловолосую девушку-рабыню родом из далеких северных варварских племен.

И здесь мы прощаемся с Августом и днями царствования Цезаря, и я сожалею об этом, так как хорошо представляю себе путешествие, если не роман (а скорее всего роман), Августа и светловолосой рабыни в Африку. Бегство их из Александрии через Мемфис и Фивы в далекую неизвестность.

Насколько мне известно, первый граф У имели не имеет никакого отношения к нашей истории, и поэтому нас не особенно интересует тот факт, что он снискал симпатии людей в своем графстве благодаря щедрому дару — не столь уж большому количеству виски далеко не высшего качества, которое он преподнес лидерам Либеральной партии, которая была у власти.

Так как я простой историк, а не предсказатель, то не могу утверждать с уверенностью, что мы снова встретимся на страницах этой книги с графом У имели. Но если граф не представляет для нас особого интереса, то могу заверить вас, что этого нельзя сказать о его красавице дочери, леди Барбаре Коллинз.

Африканское солнце спряталось высоко в небе за плотными облаками, окутавшими скалистые вершины загадочной, неприступной твердыни, грозной горной цепи Гензи, которая всегда взирала как бы с неодобрением на маленькие долины, мало исследованные человеком.

Высоко над этой кажущейся пустынной местностью, из самой глубины плотных кучевых облаков доносился странный и зловещий гул, напоминающий гудение шмелей Гаргантюа, кружащих высоко над остроконечными вершинами Гензи. Временами гудение усиливалось, наконец становилось нестерпимым, потом постепенно стихало, затем его едва было слышно, гул пропадал вдали, чтобы снова возникнуть и снова заглохнуть.

Долгое время невидимое и мистическое нечто описывало свои громадные круги глубоко в пелене облаков, которая делала с земли источник странного звука невидимым.

Леди Барбара Коллинз была встревожена. Кончалось горючее. В критический момент компас подвел ее, и она летела вслепую через облака, выискивая безоблачное пространство. Ей казалось, что она находится в полете целую вечность.

Она знала, что должна пересечь высокую гряду гор, и держалась на большой высоте, стараясь забраться поверх облаков.

Сейчас она поднялась так высоко, что не могла ничего увидеть внизу сквозь плотную пелену. Было совершеннейшим безрассудством с ее стороны, вместо того, чтобы повернуть назад и отложить запланированный беспосадочный полет из Каира в Кейптаун, рискнуть отправиться в путь в такую облачность. Около часа леди Барбара позволила себе держаться высоко, не управляя самолетом. Она задумалась. Ее мучило чувство сожаления. Надо было продумать все более серьезно перед вылетом, вопреки приказу хозяина. Сказать, что леди Барбара была испугана, что страх ослабил ее умственные способности, было бы неправдой. Однако она была, человеком острого ума и могла полностью оценить всю опасность своего положения. И когда вдруг очертания гранитного уте-еа вынырнули из облачного савана рядом с ее левым крылом и тотчас же затерялись в укутавшем все обозримое пространство тумане, это никак не повлияло на ее мужество, она только невольно перевела дух и одновременно рывком штурвала подняла нос самолета вверх, до тех пор, пока высотомер не показал, что самолет находится выше, чем самая высокая вершина горной гряды, видная над любой частью Африки.

Поднявшись вверх по спирали, леди Барбара скоро уже была в нескольких милях от страшной опасности, которая, казалось, злобно выглянула из облаков, чтобы уничтожить ее. И даже после удачно проведенного дерзкого маневра ее положение было настолько безнадежным, как только могло быть. Горючее почти кончилось. Попытка спуститься ниже границ облаков (а она знала, что находится в самом сердце высоких гор), была бы совершенным безумием; итак, девушка сделала единственное, что ей оставалось. Одна среди холодных, влажных и клубящихся облаков, под незнакомой землей, леди Барбара Коллинз помолилась Богу. Прошептав молитву перед тем, как прыгнуть с парашютом, с предельной тщательностью сосчитала она до десяти перед тем, как дернуть за кольцо парашюта.

В тот же самый момент судьба протягивала руку, собирая нити — далеко разбросанные нити — для небольшого фрагмента созидаемого ею полотна.

Кабарига, вождь людей Бунгало, живших во многих изнурительных переходах к югу от гор Гензи, стоял на коленях перед Тарзаном.

В Париже Леон Стабук вошел в кабинет шефа, главы организации.

Совершенно не зная о существовании Кабариги, черного вождя, Леона Стабука и Барбары Коллинз, Лафайет Смит, профессор геологии из Шериданской военной академии, садился на корабль в Нью-Йорке.

Мистер Смит, сдержанный, скромный молодой человек, выглядел как и подобает ученому: его юную физиономию украшали тяжелые роговые очки, которые носил не потому, что страдал плохим зрением, но оттого, что считал, будто они придают ему определенное достоинство и солидность. О том, что в очках вставлены простые стекла, было известно только ему и оптику, который изготовил для Смита это украшение.

Окончив колледж в 17 лет, Лафайет Смит посвятил еще четыре года получению ученой степени, ожидая, что вместе с ними печать солидности появится также на его лице и в осанке, но к сильному разочарованию молодого человека, его внешность по достижении двадцати одного года ничем не отличалась от той, что была у него в семнадцать лет.