Т Габрусенко - Эти непонятные корейцы

Вот какие бывают храбрые американские парни.

Но вообще западные туристы прелестей корейского отдыха не понимают. Индивидуализм мешает. Помню, как-то я пошла в горы с приятелем-англичанином, и всю дорогу он ныл, глядя вокруг: «Ну, что это такое! Ну, зачем вокруг тропинки эти железные ограды? Ну, почему столько народу и все кричат «Хай!»

Смотри, опять торговец. Ну, хоть где-нибудь есть в Корее безлюдное место?!» Надо сказать, что до некоторого времени я разделяла подобные воззрения. Но один случай навсегда вылечил меня от стремления к уединению в корейских горах.

Однажды летним утром я решила прогуляться по Кванаксану (это горы на юге Сеула). Погода благоприятствовала моим замыслам, мускулы поигрывали, и я решила усложнить себе спортивную задачу и забраться на одну крутую вершину, которую народ благоразумно обходил, ибо к ней не вела ни одна протоптанная тропинка. «Вот и хорошо! — подумала я. — Никто под ногами путаться не будет». И я устремилась ввысь.

Тропинка с шумными туристами осталась далеко внизу, а я была на вершине, одинокая и свободная, как орлица. Потом посмотрела вниз. И поняла, что спуститься обратно могу только на крыльях, потому что вершина представляла из себя огромный и скользкий голый камень. В «12 стульях» подобная ситуация уже хорошо описана, но мне тогда было не до смеха. Отца Федора хотя бы видели проходящие мимо люди, а моя скала, извернувшись каким-то особо пакостным образом, полностью скрыла меня от человечества. Не помню, как уж я спустилась со злополучной вершины, но, видимо, вид у меня после спуска был не самый цветущий, потому что первая же встреченная на человеческой тропинке компания аджумм запричитала, увидев меня: «С вами все в порядке?», — усадила на коврик и стала чем-то отпаивать и откармливать.

С тех самых пор люди в горах мне больше не мешают.

Помните ли вы, уважаемые читатели, знаменитое высказывание Владимира Ильича, украшавшее провинциальные кинотеатры застойных времен: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино»? В Корее я часто вспоминала его, каждый раз убеждаясь в мудрой ленинской прозорливости. Действительно, «для них» (то есть для тех, кто формирует общественное мнение) кино (а ныне и телевидение) — это тяжелая артиллерия.

В Корее я впервые получила волнующую возможность прикоснуться к «важнейшему из искусств» не только как зритель, но и как непосредственный участник. Возможность осталась по моей вине нереализованной, зато дала мне ценный страноведческий опыт.

Случилось это вскоре после моего приезда в Корею. От знакомых иностранцев я уже была к тому времени наслышана о фантастических возможностях кинокарьеры для белого человека в Корее, когда русоволосым и голубоглазым за одно появление в кадре отваливают сумасшедшие деньги, а потом еще полгода спустя их, как кинозвезд, узнают аджуммы с рынка Тондэмун и продают, в знак восхищения, носки со скидкой.

Звучало заманчиво: какая женщина не мечтает стать актрисой? Конечно, я сознавала некоторую свою ущербность по части цвета волос, от корейского почти неотличимого, но на свете в конце концов существуют парики, голубые же глаза в наличии имелись…

Поэтому я была морально готова к интересному предложению со стороны корейских кинокомпаний. И оно не заставило себя долго ждать.

«Для телесериала требуются две белые женщины. Срочно!» – так передал мне просьбу некоего корейского продюсера приятель.

Что за сериал, он точно не знал. Мы с подругой-эстонкой отправились навстречу славе и гонорарам, вспоминая по пути систему Станиславского и делясь сомнениями, хватит ли нашего корейского, чтобы понять замысел режиссера. Оказалось, что корейского хватает. Роли, которые приготовил для нас корейский Станиславский, были простыми как мычание и драматических талантов не требовали. Главный герой фильма, талантливый художник и неотразимый любовник (кореец, разумеется), должен соблазнить наших героинь. С одной из них в неглиже его застают, по сценарию, потрясенные родители.

…Нашего корейского хватило на то, чтобы внятно объяснить режиссеру, что мы думаем о корейских кинематографистах, художниках и мужчинах, в частности, о нем лично. Когда же первый взрыв бешенства у нас прошел, мы с подругой стали думать, почему продюсер не пошел легким путем — не поискал своих, родных женщин облегченного поведения? Но чем больше корейских фильмов я смотрю, тем яснее понимаю, что корейская блудница со сверхзадачей того сериала не справилась бы. Продемонстрировать всю бездонную глубину падения корейского юноши из приличной семьи должна была именно белая женщина. Такой художественный прием нашел бы в сердце массового зрителя самый горячий отклик.

Нет, мне пока не доводилось видеть на здешних экранах голых блондинок в объятиях корейских донжуанов — видимо, тот режиссер пошел дальше других в своих художественных поисках.

Однако ушел он не слишком далеко. Его новаторство было призвано лишь добавить новые оттенки в образ белого человека в корейском кинематографе. Образ, скажем прямо, не особо сложный. Корейское кино в принципе не склонно углубляться в психологические дебри, а уж по поводу иностранцев и вовсе не намерено разводить никакой достоевщины. Белого человека корейское кино рисует однозначно и просто. Перед вами, господа, идиот.

Идиот несомненный и безоговорочный. Он, в общем-то, не злой (идиоты, как известно, отличаются добродушным нравом), однако без мудрого корейского опекуна в этой жизни просто пропадает. Например, он, как истинный недоумок, тащит в рот всякую дрянь, вроде гамбургеров, в результате то и дело попадая в больницу. Кто спасает его? Ну, конечно, старая кореянка, приносящая горшок с единственной настоящей пищей — кимчхи и рисом. Он дик и бескультурен — настолько, что отдает предпочтение китайской традиционной живописи перед корейской, объявляя последнюю подражанием первой (подумать только, какое невежество! Любой школьник в современной Корее знает, что корейцы не подражали никому и никогда!), — и только простая корейская девушка, продавщица цветов, раскрывает ему глаза на единственное подлинное искусство.

…На телеэкране корейская студентка обучает иностранную подругу корейскому языку. Иностранке, конечно, трудно (ума-то не хватает!). Но кореянка терпелива и снисходительна к бедняге. Мягким голосом она диктует ей простые и понятные всякому нормальному человеку слова: «Рис. Кимчхи. Корея». Иностранка (которая до сих пор вела с ней беседу исключительно по-корейски) пишет диктант с большим трудом. Она по-неандертальски насупливает надбровные дуги, высовывает от усердия язык, вытирает взмокший лоб, а затем, вконец истомленная непосильным трудом, поднимает на зрителя выпученные глаза…