Т Габрусенко - Эти непонятные корейцы

…После чтения этих повестей и новелл мне всегда хотелось выбежать на свежий воздух. Хотелось попрыгать на одной ножке или покачать пресс в тренажерном зале. Хотелось сходить на рынок, потолкаться в живой, энергичной толпе, услышать человеческий смех. Чтобы снова ощутить, что жить — это хорошо. Потому что современные корейские классики изо всех сил убеждали меня пойти и повеситься на первом же фонарном столбе. Убеждали беспросветной мрачностью произведений, свинцовым фоном повествования.

Герои их романов и повестей не знают, что такое смех, веселье, наслаждение. Они плачут, голодают, умирают от страшных болезней и уродств, и страдают, страдают… Страдают от любви, мучаются от старости. Их в детстве бросают матери, они теряют близких на войне. Жизнь все бьет и бьет их ключом по голове. А если не бьет, так тихо давит. У этих страданий нет конца, нет причины и, главное, нет смысла. Они даны не в наказание, не для очищения души и уже тем более не для радости борьбы и преодоления, а «кынян», то есть просто так. «Как все плохо!» — вот единственная идея, которую можно вынести из многочисленных томов, написанных Ли Мун Рёлем, О Чон Хи и многими другими. И ни единого луча надежды.

Может быть, написано это талантливо, красивым языком. Не спорю. Но сопереживать этим героям, огретым пыльным мешком из-за угла, невозможно – по крайней мере, западному читателю, воспитанному на другой, гораздо более активной литературе: «Когда я вижу сломанные крылья, нет жалости во мне, и неспроста: я не люблю насилья и бессилья…» И меньше всего эти произведения годятся для выполнения основной цели переводной литературы — знакомства иностранцев с Кореей.

Ведь реальные корейцы — это не нация беспросветных пессимистов со сломанными крыльями. Жизнь к этому народу часто бывала немилостива, им знакомы и война, и голод, и суровая бедность. Но удары судьбы корейцы привыкли сносить со стоическим, мудрым терпением и улыбкой, не жалуясь. В массе своей они работают как лошади, но не ноют, потому что помнят, для чего живут на этом свете: для детей, для родителей, чтобы цепь рода, семьи не прерывалась. Нормальные корейцы любят пошутить и повеселиться, большие любители поесть, не дураки выпить и поволочиться за женщинами. Они совсем не те затюканные неврастеники, которые встают перед нами со страниц высокой корейской прозы.

То, что здоровые, сильные, энергичные люди никогда не бывают героями этой прозы, не случайно. Эта традиция опирается на так называемый принцип «хан» (неизбывная печаль, страдание), который с 60-х годов XX века стал считаться основополагающим для корейской культуры. Корейская творческая интеллигенция сегодня воспитывается в убеждении, что лишь печаль и страдание достойны художественного изображения. Ибо это чувства изысканные, на которые способны лишь высокоорганизованные, утонченные личности, а здоровыми и веселыми могут быть лишь грубые неотесанные мужланы. Поэтому в произведениях «высокой» корейской прозы ныне господствует уксусно-чахоточная тональность.

В последние годы к «хану» прибавилась еще и запоздалая мода на экзистенциализм и современную французскую философию (Фуко, Сартр и Ко). Экзистенциалистские мудрствования, конечно, не прибавили высокой корейской литературе жизнерадостности и простоты. Если раньше о герое написали бы просто: «Он горько плакал», — то теперь писателя начинает нести: «Он плакал, горько ощущая бессмысленность существования. Словно кит, стремящийся выброситься на берег, словно ребенок, жестоко кусающий грудь матери. Слезы текли, как безотчетный импульс, повелевающий ему исчезнуть, раствориться в мрачном жерле

Вселенной…» Корейские критики всячески приветствуют эти занудные словоизвержения. Без словечек «экзистенциализм», «постструктурализм» и т. д. сейчас редко встретишь литературоведческую работу, даже если она посвящена творчеству поэтов начала XX века, творивших задолго до того, как эта европейская напасть проникла в Корею.

К счастью, «хан» и экзистенциалистские заморочки не исчерпывают корейской культуры. В ней есть что читать, есть что переводить. Но чтобы корейская литература действительно получила известность за рубежом, надо, на мой взгляд, прежде всего отказаться от навязчивой идеи перевода лишь произведений возможных кандидатов на Нобелевскую премию. На нынешнем этапе важней другое — просто приучить российского читателя к мысли, что литература в Корее есть, и интересная. Для этого, мне кажется, надо попытаться перевести те произведения, которые охотно читают сами корейцы. Это наверняка будут легкие жанры, вроде детективов или триллеров. Серьезные литераторы относятся к ним свысока (помню, с каким осуждением посмотрел на меня корейский поэт Со Чжон Чжу, когда увидел, что я, аспирантка филологического факультета, читаю детектив Ким

Сон Чжона «Тайная возлюбленная»). На мой же взгляд, эти книги в Корее часто вполне достойны внимания. Я не являюсь поклонницей детективов ни российских, ни западных, но корейские мне неожиданно понравились. Легкая грусть, восточная неторопливость, лирические описания придают банальным догонялкамстрелялкам в Корее особый колорит и смысл.

Не менее интересным мне представляется еще один популярный в Корее жанр — автобиографии. Их пишут обычно популярные деятели, актеры, но может написать и домохозяйка. Эти книги совсем иного стиля, нежели высокая литература. Они активны, полны остроумных размышлений, стремятся дать ответы на многие насущные проблемы современного общества. И неудиви180 181 тельно, что люди читают их куда с большей охотой. На мой взгляд, эти книги дают о современных корейцах гораздо более точное представление, чем унылая высокая беллетристика.

Детские книги, сказки, фольклор также представляют собой на редкость симпатичные жанры корейской литературы. Для детей здесь пишут доходчиво и увлекательно, рассказывая при этом о самых сложных вещах — об истории и культуре страны, о конфуцианстве и буддизме, о старых традициях. Читать эти книги интересно даже взрослому. Думаю, что переводы корейской детской литературы могли бы дать русским детям много полезной информации о культуре соседней страны. Что же касается корейских сказок, то они переводились на русский язык не раз. Но, к сожалению, издатели обычно ограничиваются одним и тем же джентльменским набором: «Обезьяна и кролик», «Хонбу и Ныльбу», «Фея с горы Кымгансан» и т. д. А мир корейского фольклора гораздо богаче. В нем много сказок веселых и остроумных, хотя порой предназначенных не для детских ушей.

Есть мистические рассказы о привидениях, есть интереснейший фольклор острова Чечжу. Отбирать эти вещи для перевода, мне кажется, надо по одному-единственному критерию — чтобы иностранцам, как детям, читать было познавательно и интересно.