Т Габрусенко - Эти непонятные корейцы

Все перечисленные правила касаются тех везунчиков, которым в автобус посчастливилось сесть. А сделать это отнюдь не просто. Если вы намерены со скромным достоинством стоять на остановке и ждать, когда подъехавший нужный автобус распахнет перед вами двери, то вы рискуете продлить ожидание до вечера. Распахивать двери, подмигивать и зазывать — это удел корейских таксистов в людных местах. Долгожданные же автобусы запросто могут просвистывать мимо — до тех пор, пока вы, не переполнившись отчаянием, не начнете выскакивать на проезжую часть и бешено жестикулировать им всеми частями тела. Тут водитель, возможно, смилостивится и остановится. Хотя гарантии нет. Помню, как в ветреный холодный день мы с дочкой стояли на остановке, а мимо нас проносились нужные «тройки» — одна за другой, невзирая на все мои призывные телодвижения, и каждый водитель показывал жестом назад — дескать, спокойствие, только спокойствие, сейчас придет следующий, на него и сядете. (Мне хотелось бросить вслед каждому из этих утешителей бомбу.) В итоге ждали мы благодетеля час.

Непростые отношения складывались у нас и с водителями автобуса номер 222, на котором мы с дочкой по утрам отправлялись в садик. Судя по всему, они мучились какими-то национальными комплексами, ибо имели обыкновение, завидя нас, отъезжать добрых 20 метров вперед от остановки, а когда мы добегали до двери, закрывать ее буквально перед нашими иностранными носами. При этом исконно корейскую аджумму с авоськами, подбегающую с соседнего перекрестка, они снисходительно ожидали, пропуская порой даже свой сигнал светофора.

Серию примеров я могу продолжать и продолжать — за неимением своей машины автобусами в Корее мне приходилось пользоваться постоянно. Я со временем несколько привыкла к «бандитскому» поведению, однако до сих пор не перестаю задаваться вопросом: откуда в водителях корейских автобусов этот кураж и выпендреж? И как это, интересно, получается: то ли туда сразу набирают отборных грубиянов, то ли суровое автобусное бытие так радикально меняет незлобливых корейских аджосси?

В вежливой, предупредительной к клиентам Корее в других ее общественных институтах иностранец почти не встречается с подобным отношением (пожалуй, за исключением иммиграционных служб, сотрудники которых к иностранцам — в особенности из стран не особенно обеспеченных — суровы до хамства).

Что касается бешеной скорости вождения, то сами корейцы объясняют ее пылким и темпераментным национальным характером. Сами корейцы любят сравнивать себя с итальянцами — такие же, дескать, страстные и горячие. Итальянцы же, услышав о неожиданно объявившихся у них духовных братьях, обычно немало веселятся. Буквально все мои знакомые итальянцы заявляют обратное — что трудно найти больший антипод итальянскому характеру, чем характер корейский. Думается, однако, что безобразное вождение автобусов в Корее к национальному характеру — пылкому или не очень — отношение имеет отдаленное.

Скорее всего, здесь просто срабатывают пресловутые нормы — чем больше рейсов накатаешь, тем лучше. Поэтому и спешат так сильно корейские автобусы — и часто, увы, в больницу, а то и подальше.

И наконец, о хамстве автобусных водителей по отношению к водителям частных машин. Этот бесспорно имеющий место факт корейской жизни можно, думается, считать неожиданным следствием государственной политики поддержки общественного транспорта в Корее. Политика эта совершенно разумна, ибо в маленькой перенаселенной Корее частный транспорт действительно необходимо ограничивать (траты бензина, запруженные дороги, нарушение экологии). Однако пропаганда этой политики строится зачастую с почти маоистской прямотой: автобус — хорошо, метро — хорошо, частная машина — плохо. Принятая некритически, пропаганда эта и рождает дискриминацию «частника», тот самый «бандитизм на дорогах», который так портит впечатление от Кореи — в целом доброжелательной и приветливой страны.

Когда на вопрос о своей специальности я отвечаю: «Современная корейская литература», — российские собеседники обычно спрашивают: «Правда? И что они там пишут?» Я уже неоднократно убеждалась, что корейская литература иностранцам, и в том числе моим соотечественникам, абсолютно неизвестна. И это при том, что российские интеллектуалы с иностранной литературой обычно знакомы неплохо, даже с такой экзотической, как японская или латиноамериканская. А вот корейская литература из их поля зрения полностью выпала.

В чем же тут дело?

Впервые современная корейская литература дошла до нас в ее северном, то есть наиболее нечитабельном варианте. Это литература общества коммунистической диктатуры, режима, хорошо нам знакомого, только ужесточенного в несколько раз.

Коммунизм в Северной Корее наложился на традиции конфуцианства, которое подразумевало безусловное послушание писателя законной власти и санкционировало всяческое сотрудничество с ней. Великий вождь довершил начатое предшественниками. Причем, в отличие от Сталина, человека образованного, с хорошим литературным вкусом, который, несмотря на все жестокости, питал слабость к литературным талантам и при случае им охотно покровительствовал, Ким Ир Сен был простым партизаном из маньчжурских лесов и высокими сферами не особо интересовался, отдав их на откуп лично преданным литературным чиновникам, вроде Хан Сор Я. О том, что творил в подчиненном ему корейском Союзе писателей этот завистливый и пакостный тип до того, как сам стал жертвой репрессий, подробно рассказывается в замечательной книге Брайена Маерса «Хан Сор Я и северокорейская литература». Хан Сор Я, до 1945 года пописывавший что-то мелкотравчатое, после Освобождения смог выдвинуться в руководители Союза благодаря личным интригам и беззастенчивому подхалимству.

После чего он, как кукушонок из гнезда, вытолкнул из северокорейской литературы все крупные таланты и яркие личности, такие, как Ким Нам Чхон, Им Хва, Ли Тхэ Чжун. То, что осталось и развилось из того, что осталось, — это пропаганда, простая и утилитарная, как топор, для создания коего личность не требовалась. Недаром довольно долгий период произведения северокорейской литературы подписывались просто «творческий коллектив» без указаний конкретных имен авторов. Понятно, что от такой литературы не стоит ожидать ни разумного, ни доброго, ни вечного. Правда, в ней есть много веселого. Например, повествование о том, как великий вождь посетил только что отстроенный дом, где сходил в туалет, и, выйдя, торжественно провозгласил: «Какой низкий промывистый стульчак! Какая забота о человеке! Совсем не то, что в японских домах, где унитазы расположены высоко, где не думают о том, что ребенку может быть неудобно сидеть!» Особый шарм придавал таким писаниям перевод на русский язык, который, в полном соответствии с принципами чучхе, то есть опоры на собственные силы, северные корейцы делали сами, не консультируясь с русскими носителями. В чучхейских переводах то и дело встречались такие перлы, как: «Руки вождя достигают и до груди корейских женщин», «Великий вождь — отец всех детей Кореи» и проч.