Вадим Чернобров - Москва: феномены, аномалии, чудеса

Один пример из художественной литературы. Герой рассказа Юрия Казакова «Кабиасы», паренёк по фамилии Жуков, идёт как-то вечером в соседнее село и по пути встречает сторожа. Тот между делом сообщает, что в окрестностях водятся кабиасы — вроде чёртиков или гномов. И шалят, конечно, страху нагоняют на прохожих.

Жуков посмеялся над полуграмотным стариком, но, проходя лесом, вспомнил его рассказ и тотчас почувствовал, что кабиасы где-то рядом, услышал их шаги, хохот, перестукивания. «Затаив дух, он медленно оборотился и взглянул на сарай. Крыша сарая висела в воздухе, даже звёзды были видны в промежутке. Но только он взглянул на неё, как она села на сруб, а за сараем что-то с топотом побежало в поле с задушенным однообразным криком "О!.. О!.. О!..” — всё дальше и глуше. Волосы у Жукова поднялись, он вскочил и прыгнул в сторону. “Ну! — подумал он. — Пропал!..”»

Кабиасы, черти, гномы, домовые, тролли испокон веку добросовестно служили создателям сказок и поэм, «участвовали» в детских играх и розыгрышах взрослых, но, между прочим, и многими воспринимались всерьёз, питали различные суеверия и самые нелепые слухи. Одно дело, когда гном — поэтический или музыкальный образ. Как всякий образ, он условен, несёт определённую смысловую и художественную нагрузку. Другое дело, когда гном (или чёрт, или домовой) воспринимается как существо реальное!

Оставим в стороне чистую патологию, когда люди допиваются до чёртиков и в состоянии белой горячки стряхивают с себя мелкую нечисть, или больным нарколепсией эта нечисть иногда мнится перед засыпанием. Речь сейчас — о практически здоровых людях. А среди них, говорит профессиональный опыт психиатра, чаще всего «видят» кабиасов и их сородичей одинокие женщины и подростки. И те и другие отличаются чрезмерной доверчивостью и легко подвержены внушению, их мышление однобоко, критичность дремлет, кругозор ограничен.

Чем младше ребёнок, тем меньше разграничивает он реальность и выдумку, почти не отличая себя от персонажа, в которого играет. Но порой вживание в образ приобретает болезненные черты: по несколько дней и даже недель мальчик ведёт себя, допустим, как кошка или собака. Родители сначала смеются, потом наказывают ребёнка, затем бегут к врачу. И если врач опытный, он быстро возвращает ребёнка из мира болезненных фантазий в здоровую реальность, где, кстати, фантазировать тоже никем не возбраняется, только в ином ключе.

А если это не ребёнок, а подросток? Взрослые, слушая его, не знают, что и думать. Он не лает, конечно, и не бегает на четвереньках, просто рассказывает о кабиасах или инопланетянах. Одни в ответ пожимают плечами, другие верят (особенно когда рассказ юного фантазёра талантлив).

Вернёмся к литературному примеру. То, что приключилось с казаковским Жуковым, — это хорошо известная (и в норме, и в патологии) так называемая визуализация представлений, при которой оживают, становятся почти реальными образы фольклора и литературы. В замечательной книге Астрид Линдгрен маленькие дети видят Карлсона, который живёт на крыше, — это тоже, в, сущности, визуализация представлений. Бывает она у кого угодно, но чаще всего, повторяем, у неистощимых фантазёров, у тех, кто ищет чудес и напряжённо ждёт их. Феномен визуализации не обязательно связан с патологией. Дети, которые играют с Карлсоном, — вполне нормальны, как нормален был и Фарадей, который признавался, что «видит» магнитные силовые линии.

Истории медицины известны случаи так называемого индуцированного помешательства, когда, поддавшись выдумкам фантазёров или маньяков, сотни и тысячи здоровых, но чересчур доверчивых и жаждущих чуда людей видели в небесах знамения, на куполах церквей — святых в ореолах, совершали нелепые поступки — вплоть до массовых самоубийств. В атмосфере всеобщего напряжения и беспрерывных пророчеств у многих не выдерживали нервы, они начинали галлюцинировать — видеть персонажей Апокалипсиса, приметы конца света.

В наши дни сменилась тематика «видений», но остались неизменными внутренние механизмы их возникновения. Каждому веку — свои иллюзии...

Вот, например, пришёл человек домой. Устал, мысли заняты событиями рабочего дня, а он складывался не очень удачно. Заглянул в плохо освещённую комнату и в ужасе отшатнулся: на столе примостилась здоровенная гадюка. Схватился за палку и потянулся к выключателю: ослепить, — удобнее будет бить! Зажёг свет — на столе шарф. Глянул в зеркало — едва узнал себя: бледное лицо, на лбу испарина; хорошо хоть под рукой оказалась валерьянка... В данном случае — не галлюцинация, а иллюзия, ошибка восприятия: шарф-то ведь реальный. Но случается, что человек видит или слышит то, чего на самом деле нет.

Впрочем, ни галлюцинации, ни иллюзии не присущи человеку изначально, даже в рамках патологии они (а не только их содержание) часто зависят от различных, нередко с трудом учитываемых социальных факторов.

Древние старушки всё ещё верят в стародавних домовых, которые обожали, бывало, опрокинуть опару, разбить чашку и юркнуть под печь, мерзко хихикая. Те же, кто помоложе, охотнее верят в инопланетян, чьи «проделки», правда, ничем не отличаются от проделок архаичных домовых. Есть и такие (в основном это люди с высшим образованием), кто утверждает, что бывшие домовые — это и есть пришельцы из космоса: домовых-то никто никогда не видел, и в намерения инопланетян, «как известно» (!), не входит обнаружить себя! Вот такая аргументация.

Автор заранее хочет застраховаться от возможных обвинений в консерватизме. Автор и не думает иронизировать над идеей внеземных цивилизаций и с сочувствием, даже с надеждой следит за поисками братьев по разуму. Но, слыша рассуждения, подобные вышеприведённому, он не может удержаться от улыбки. К сожалению, очень многие не видят в них ни отсутствия элементарной логики, ни просто безвкусицы...

Прошло более трёх лет с тех пор, как я рассказал в «Комсомольской правде» о подростке, который взбудоражил Измайлово. Мальчика давным-давно выписали из больницы, он снова учится и ведёт себя так, будто ничего и не было (воспоминания об этой истории вызывают у него смех). Но «общественный шлейф» продолжает тянуться, и знакомые по-прежнему на меня в обиде. Как же так: по городу ходят магнитофонные записи очевидцев, которые наблюдали явления, описанные мальчиком, — а я всё это упрямо игнорирую!

Нельзя быть таким недоверчивым, укоряют меня. А я возражаю: можно. Меня пытаются убедить в существовании научного факта. Хорошо, отвечаю я, давайте мне научные же доказательства! Где они? Без них нет и факта. А что есть? Иллюзии, галлюцинации, а то и обыкновенная ложь.

Да, ложь. Не будем бояться этого слова. Для профессионального психиатра оно не несёт в себе какого-то оскорбительного смысла. Есть люди, необыкновенно падкие на ложь, большие любители сочинять и выслушивать аналогичные выдумки от других. Причём чаще всего это совершенно нормальные, здоровые люди — ну, разве что, говоря профессиональным же языком, с малой долей патологии.