Алексей Митрофанов - Большая Полянка. Прогулки по старой Москве

Напротив Центрального дома художника – другой, не менее известный досуговый объект – парк Горького. Что, кстати, очень удобно – посетив очередную выставку, москвич сразу идет туда «догуливать», и день его в конце концов оказывается и завершенным, и счастливым.

До революции здесь были пустыри и огороды. Иван Шмелев писал в рассказе «Светлая страница»: «Как будто еще недавно было все это… Огороды с грядками сизой капусты, шумные стаи ворон, густой лесок спаржи… Да, когда имеешь вершков двадцать росту, – и спаржевая посадка кажется лесом. В этих привольных местах мы с Васькой проводили очень хорошие часы, поедая столбунцы и стебельки горьковатой свербинки, благославляя судьбу, пославшую нам такую чудесную рощу, и где же!.. В городе!

Да, еще не так давно в Москве, бок о бок с громыхающей мостовой, существовало заманчивое тишиной и привольем царство. И мне, и Ваське казалось, что только вороны да мы и знаем прелести этого открытого нами уголка… Проходя со стороны Замоскворечья к Крымскому мосту, я и теперь еще вижу по обе стороны улицы выкрашенные в красную краску перила. Они все те же, только стали как будто пониже. По левой стороне они еще выполняют свое назначение, охраняя зевак, особенно по ночам, ибо тротуар круто обрывается за ними, сбегает откос и внизу тянутся огороды… Мы пропадали в зарослях лопуха, крапивы и конского щавеля, разыскивая «просвирки» и сладкий дудочник. Вешним воскресным утром нежились мы среди золотого моря крупного одуванчика, во все щеки дуя в пискливые трубочки, которые Васька ловко умел мастерить из пустых стебельков. Следили, как воробьи путались в пушистых ветвях спаржи, как вороны и галочки разрывали мусорные кучи. Летними вечерами наблюдали мы с пугливым вниманием, как подозрительные фигуры сползали с откоса на огороды и что-то искали с фонариками на грядках. Васька уверял, что это жулики закапывают клад или отыскивают уже зарытый. Но скоро оказалось, что это мирные рыболовы собирают выползков, крупных червей, выбирающихся к ночи на грядки».

Мир одуванчиков и спаржи был разрушен сначала с правой стороны от современного Крымского вала (там, где сегодня ЦДХ), а потом – с левой (там, где ныне Парк культуры).

В принципе, парк появился в 1923 году. Только тогда он еще не был парком. На городскую свалку, что рядом с Нескучным садом, пришли герои первых пятилеток. Быстро навели порядок и открыли Всероссийскую сельскохозяйственную и кустарно-промышленную выставку.

Понаставили ветряных мельниц, торфяных агрегатов, юрт с показательными обитателями и прочих экзотических вещей. Валентин Катаев вспоминал: «Мы посещали первую Сельскохозяйственную выставку в Нескучном саду, где толпы крестьян, колхозников и единоличников, из всех союзных республик в своих национальных одеждах, в тюбетейках и папахах, оставя павильоны и загоны с баснословными свиньями, быками, двугорбыми верблюдами, от которых исходила целебная вонь скотных дворов, толпились на берегу разукрашенной Москвы-реки, восхищаясь маленьким дюралевым «Юнкерсом» на водяных лыжах, который то поднимался в воздух, делая круги над пестрым табором выставки, то садился на воду, бегущую синей рябью под дряхлым Крымским мостом на том месте, где ныне мы привыкли видеть стальной висячий мост с натянутыми струнами креплений.

«И чего глазеет люд? Эка невидаль – верблюд! Я на «юнкерсе» катался, да и то не удивлялся»».

Репортаж с той выставки писал сам Михаил Булгаков: «Чешуя Москвы-реки делит два мира. На том берегу низенькие, одноэтажные, красные, серенькие домики, привычный уют и уклад, а на этом – разметавшийся, острокрыший, островерхий, колючий город-павильон.

Из трамвая, отдуваясь, выбирается фигура хорошо и плотно одетая, с золотой цепочкой на животе, окидывает взором буйную толчею и бормочет:

– Черт их знает, действительно! На этом болоте лет пять надо было строить, а они в пять месяцев построили! Манечка! Надо будет узнать, где тут ресторан!».

Самым популярным павильоном был так называемый «Кустарный». Михаил Афанасьевич радовался: «Трехсветный, трехэтажный павильон весь залит пятнами цветных экспонатов по золотому деревянному фону, а в окнах синеющая и стальная гладь Москвы-реки.

«Sibcustprom» – изделия из мамонтовой кости. Маленький бюст Троцкого, резные фигурные шахматы, сотни вещиц и безделушек».

Не забыли и об удовольствиях гурманского плана: «По дорожкам народ группами стремится к Туркестанскому павильону, входит в него толпами. Внутри блестит причудливая деревянная резьба, свет волной. Снаружи он расписан пестро, ярко, необыкновенно.

И тотчас возле него начинает приветливо пахнуть шашлыком… За туркестанским хитрым, расписным домом библейская какая-то арба. Колеса-гиганты, гигантские шляпки гвоздей, гигантские оглобли. Арба. Потом по берегу, вдоль дороги, под деревьями навесы деревянные и низкие настилы, крытые восточными коврами. Манит сюда запах шашлыка москвичей, и белые московские барышни, ребята, мужчины в европейских пиджаках, поджав ноги в остроносых ботинках, с расплывшимися улыбками на лицах, сидят на пестрых толстых тканях. Пьют из каких-то безруких чашек. Стоят перетянутые в талию, тускло блестящие восточные сосуды».

Одним из самых странных на той выставке был «Дом крестьянина»: «В Дом крестьянина – большой двухэтажный дом – вовлекла толпа экскурсантов.

Женщина с красной повязкой на рукаве шла впереди и объясняла:

– Сейчас, товарищи, мы с вами пройдем в Дом крестьянина, где вы прежде всего увидите уголок нашего Владимира Ильича…

В Доме такая суета, что разбегаются глаза, и смутно запоминаются лишь портреты Ленина, Калинина и еще какие-то картинки».

Этот очерк был заказан Михаилу Афанасьевичу редакцией газеты «Накануне». Текст произвел на заказчиков самое благостное впечатление. Финансовый директор предложил Булгакову оплатить все расходы, связанные с подготовкой материала. И на стол сразу же лег заранее составленный пространный счет – с перечнем дегустаций вин, блюд национальной кухни и так далее, так далее, так далее.

Финансовый директор, разумеется, рассчитывал максимум на трамвайные билетики. С ужасом просмотрел весь счет и смог спросить только одно – а почему все эти блюда фигурируют в двух экземплярах? Не съедал же автор всякий раз два шашлыка, два хачапури, две шурпы.

– А извольте-с видеть, Семен Николаевич, – ответил Булгаков. – Во-первых, без дамы я в ресторан не хожу. Во-вторых, у меня в фельетоне отмечено, какие блюда даме пришлись по вкусу. Как вам угодно-с, а произведенные мною производственные расходы прошу возместить.

И несчастный Семен Николаевич сдержал свое слово.

Комендантом же той выставки был некто М. Калинин. Но не «всесоюзный староста», а дальний родственник или, вообще, однофамилец. Для Калинина выдумали специальную форму – поддевку, шаровары, лаковые сапоги. А на рукаве – большой зеленый ромб. Сегодня это сочетание смотрелось бы весьма комично, но тогда, во времена буденовок, кожаных курток, френчей, галифе, папах, маузеров в деревянной кобуре и прочей экзотической галантерее, такое немыслимое одеяние было, в общем, в порядке вещей.