Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

Ливингстон удержался от всяких сообщений с королевским географическим обществом, как с собранием; но он писал своему другу, Родерику Мурчисону, что он, как президент общества, и как глава его, имеет права излагать все, заключающееся в его длинных письмах, перед августейшим ученым собранием. Ливингстон говорил мне и писал о том же своим другим друзьям, что причина, удержавшая его от подробных сообщений, была следствием страха, чтобы его депеши не подверглись различным изменениям критиков, которые почему-то забывали, что передаваемые им факты он решался сообщать только после строгого и точного исследования.

Очень плачевное обстоятельство заключается поистине в том, что открыватели не имеют права оповещать о том, в чем они убеждены как в бесспорной истине; их сейчас же спешат приобщать к партии, старающейся низвергнуть теории домашних географов и обвинить в стремлении «искажать хорошо известные факты». «Ученый г-н Коулэй», например, почерпнувший свои сведения от араба, сообщившего ему о большом озере, занимающем всю Центральную Африку, и заключающем в себе озера Ниасса, Танганику и Нианцу, почему не отказался он от своего заблуждения, когда Ливингстон, Буртон, Спик, Грант, Уэкефильд, Нью, Рошер, фон дер Декен и Бэккер, доказали ему, что там находится несколько озер, разделенных друг от друга большими расстояниями и различных наименований? Меньшего труда, конечно, требуется для начертания одного большого озера, чем шести различных. Утверждение вышепоименованных путешественников, конечно, должно иметь больший вес и силу чем утверждение одного араба. Г-н Коулэй обвиняет меня также в невежестве, когда я утверждаю, что озеро Танганика представляет собою совершенно отдельный бассейн; открытие этого озера было причиною его ссоры с Капитаном Буртоном. При всей его эрудиции в области географических изысканий, у него не хватает настолько нравственной храбрости, чтобы сознаться в своих заблуждениях. Но г-н Коулэй представляет собою только тип небольшого общества географов; этот, так сказать, коулэизм — ненавидящий громадную опытность, образование, и высокие таланты — очевидно, очень заразителен; г-н Гальтон, например, удивительно изящно, с улыбкой на устах, называет мою защиту исследователя «измышленной сказкой», а д-р Бэкэ, с упрямством, свойственным дуракам, энергично заявляет, что Ливингстон не открыл источников Нила. Такого рода злостно-энергичное заявление со стороны д-ра Бэке, конечно, может считаться ничем иным, как плачевною глупостью. Конечно, имена этих трех господ не могут поколебать доверия в великого исследователя, написавшего свои заметки об области Центральной Африки, лежащей под 4° ю. широты и 25° долготы.

Когда доктор Ливингстон, из опасения такого коулэизма, преисполненного упрямства, нетерпимости и узкости мысли, заявил желание удержать при себе свои заметки, то я в своем скромном суждении вполне оправдал его желание.

Географическое общество было учреждено для распространения и повышения истинных географических знаний всех стран. Если общество затянется в этот коулэизм, и решительно зажмет уши против всех исследований открывателей, каким образом оно достигнет, в таком случае, той цели, ради которой оно сплотилось и основалось? Может ли такого рода поведение действовать одушевляющим образом на исследователей? Если члены, руководимы мелкою завистью и самолюбием, будут упрямо поддерживать созданные ими грубые и невозможные теории, то найдутся ли в таком случае люди, которые не пожалеют тысячи долларов на открытие тайников Центральной Африки ради просвещения мира?

Я до сих пор не высказывал ни одного суждения, которое бы не основывалось бы на моем личном наблюдении, за что и понес посильное количество всевозможных поношений и порицаний. К несчастию, я подпал под опалу некоторых географов за то, что совершенно предвосхитил у них желание, и не дал им возможности совершать того дела, которое должно было быть исполнено людьми их среды.

Я был убежден — а со мною, конечно, и весь мир — что великий сотоварищ был предметом немалого беспокойства; — они стремились узнать — как они говорили — жив ли Давид Ливингстон? Это беспокойство сообщилось американцам, и издатель одной из американских газет поспешно и неожиданно отправил человека для розысков и помощи в Центральную Африку. Избранному человеку посчастливилось; возвратившись в цивилизованный мир, он оповестил, что Ливингстон, великий исследователь, жив. Эта новость повсюду произвела страшнейший шум! Президент королевского географического общества объявил ее бессмысленной; вице-президент нашел, что это вымышленная сказка; коулэизм объявил это недоразумением и ошибкой, а Бэке заявил, что теория доктора Ливингстона невозможна. Вся Англия и большая часть Америки извергнуты были в большое смущение; но постепенно начинали приходить к полному убеждению, что Ливингстон не только жив, но и что каждое письмо, выдаваемое за его собственное, было действительно написано им самим, без всяких посторонних прибавлений и вставок. После этого начались нападки на личность несчастного корреспондента газеты. Один индивидуум назвал его «шарлатаном и лгуном»; другой намекал, что он вовсе не тот, за кого себя выдает; остальные думали обо мне как о журналисте, обманом вскрывшего у посланного депеши, и рассказывали много других вещей подлых и несправедливых.

Позвольте скромному корреспонденту газеты допросить всех географов, издателей, обозревателей, критиков и разносителей скандалов: возможны ли были бы все ваши препирательства, умозрения, споры, перебранные догадки и спекуляции — милостивый Боже! если бы не нашелся некто, который решился пожертвовать комфортом, здоровьем и спокойствием ради Давида Ливингстона, великого исследователя?

Доктор Ливингстон, вероятно, не ожидал, чтобы его скромный друг был встречен такого рода нападками; я также вовсе не рассчитывал, чтобы мои посильные старания ради известной цели были встречены с такою завистью и неприязнью. По своему неведению, я никак не воображал, чтобы мой честный и правдивый рассказ мог вызвать сомнения и желание строить мне различные каверзы, но что окончательно превзошло мои ожидания, то это нападки, направленные на мою личную честь и правдивость; такого рода прием едва ли возможно было предугадывать.

Доктор высказывал большое нежелание относительно посылок депеш в собственность Географического Общества; он никак не хотел, чтобы все содержащееся в них становилось предметом денежных выгод. Частным образом делиться с членами своими знаниями, он был вовсе не прочь, но он вовсе не желал, чтобы его открытия служили средством обогащения для некоторых членов. Он также жаловался на то, что один член недобросовестно воспользовался его неточно набросанною картою, которую он послал Обществу для ознакомления с направлением его пути; по возвращении, когда Ливингстон заявил, что он желает исправить карту согласно с теми точными и верными наблюдениями, которые он произвел на обсерватории Мыса Доброй Надежды, то этот член, повернувшись к нему спиною, объявил, что так как он работал над картою около пяти или шести месяцев, то может приняться за новую только в таком случае, если ему выдадут за прежний труд 200 ф.с. К Королевскому Географическому Обществу, как к Собранию, доктор продолжает относиться с большим уважением, с гордостью вспоминая о себе, как о члене его; он восстает только против немногих тех, которые «критиковали» его депеши, изменяли его карты, судили о его выгодах, взамен которых предлагали свои собственные измышленные коулэистические теории. Этих членов хотя и немного, но они настолько влиятельны, что никак не могут остаться незамеченными.