Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

XX. Дом Стэнли в Квигаре.

Визит этих магнатов, любезному покровительству которых должны подчиняться белые путешественники, был формальный, требуемый арабским этикетом для важных случаев, почему нет никакой необходимости передавать наши разговоры о моем здоровье, их богатстве, моей благодарности и их уверениях в дружбе и преданности ко мне. Истощив запас взаимных любезностей, они ушли, выразив желание, чтоб я посетил их в Таборе и принял участие в празднике, который они дадут в честь меня.

Три дня спустя я вышел из моей тембе в сопровождении восемнадцати самых храбрых людей моей свиты и отправился платить визиты в Табору. Перейдя седловину, через которую идет дорога из долины Квигары до Таборы, мы увидели перед собой равнину, на которой стоит арабское поселение; она представляет из себя огромное пастбище и простирается от основания холма до террас северного Гомбе, который, в нескольких милях за Таборой, переходит в окрашенные пурпуром холмы и голубые конусы гор.

Через три четверти часа, мы сидели в земляной веранде тембы султана бин Али, на которого — вследствие его лет, богатства и положения — он был полковником в нелюбимой армии Сеида Бургаша сограждане смотрят, как на третейского судью и советника. Его дома или ограда заключает в себе почти целую деревню тесно скученных хижин и квадратных тембе. Выпив здесь чашку мокского кофе и несколько шербета, мы направили наши шаги к дому Камисса бин Абдулаха, который приготовил в честь меня пиршество и пригласил на него своих друзей и соседей. Группа стройных арабов, в длинных белых платьях и легких белоснежных шапочках, ожидала, чтобы приветствовать меня — в Таборе; она произвела на меня сильное впечатление. Я пришел во время военного совета, и меня просили подождать моего арабского переводчика Селима, который заседал там тоже. Камисс бин Абдулах, храбрый, суровый человек, всегда готовый стоять за привилегию арабов и их право торговать законно во всех странах, был тот самый человек, про которого Спик в своем журнале «Открытие истоков Нила», сообщил, что он застрелил Маула, старого начальника, взявшего сторону Манва Сера в продолжение войны 60-го года; он преследовал своего непримиримого врага, в продолжение пяти лет, через Угого и Униамвези до Уконгонго и имел удовольствие убить его; теперь он побуждал арабов поддержать свои права против нападения начальника, называемого Мирамбо Уиове.

Этот Мирамбо Уиове имел, как кажется, в последние года, постоянные столкновения с соседними начальниками. Арабский пагасис по происхождению он добился королевской власти, с обычным нахальством бессовестных похитителей, не обращая никакого внимания на средства, которыми они добиваются власти. Когда умер начальник Уиове, Мирамбо, бывший тогда начальником шайки разбойников опустошавшей леса Валианкуру, вступил внезапно в Уиове и объявил себя ее полновластным владетелем. Несколько походов, предпринятых с целью обогатить признавших его власть, утвердили его положение. Но это было только начало: он пошел войной через Угару в Укононго, через Угоце до берегов Увинца. Разорив население на протяжении 3° широты, он начал придираться в Мозивам и арабам, за то, что они не хотели поддерживать его честолюбивых замыслов против его врагов и живут с ними в мире.

В первый раз этот дерзкий человек оскорбил арабов, задержав караван, шедший из Уджиджи и потребовал с него пять бочонков пороха, пять ружей и пять тюков платья. Это необыкновенное требование было исполнено после целого дня горячих споров. Арабы, сильно удивленные необыкновенным требованием, еще более удивились, услышав, что им придется возвратиться назад прежней дорогой; он объявил, что отныне арабские караваны могут пройти через его страну в Уджиджи только через его тело.

По возвращении несчастных арабов в Унианиембэ, они рассказали это происшествие губернатору арабской колонии шейху Саиду бин Салиму. Этот старый человек, ненавидя войну, испробовал все средства, чтобы уговорить Мирамбо и склонить его подарками, но тот остался непоколебим и решился воевать до тех пор, пока арабы не станут ему помогать в его военных действиях против старого Мвазивы султана Ваниамвези из Унианиембэ.

«Таково положение дел», сказал Камисс бин Абдулах. «Мирамбо говорит: несколько лет тому назад, он начал войну против соседних вашензи и вышел победителем; он говорит, что с ним счастье; он пойдет воевать с арабами и Вениамвехи из Унианиембэ и не остановится до тех пор, пока последний араб не будет изгнан из Унианиембэ, и он не будет царствовать вместо Мвазивы. Дети Омана, неужели это так будет? Говори Салим, сын Саифа, должны ли мы идти встречать этого мшензи (язычника) или возвратиться на наш остров?»

Одобрительный шепот последовал за речью Камисса бин Абдулаха; большинство совета состояло из молодых людей, горевших нетерпением наказать дерзкого Мирамбо. Салим, сын Саифа, старый патриарх, умевший красноречиво говорить, пытался успокоить страсти молодых людей, цвета аристократии, но суровые слова Канисса произвели на них глубокое впечатление.

Суд, красивый араб, которого я уже назвал сыном Саида, сына Мажида, сказал: «мой отец рассказывал мне, как в его времена арабы могли свободно ходить по всей стране от Багамойо до Уджиджи, от Кильвы до Лунды и от Узенге до Уганды, вооруженные только одними палками. Эти дни уже прошли. Мы достаточно долго терпели дерзость Вагого. Суворуру из Узуи делал с нами все, что хотел; а теперь Мирамбо, взяв больше пяти тюков платья в день с одного человека, говорит, что арабские караваны пройдут в Уджиджи только через его тело. Неужели мы лишимся слоновой кости Уджиджи, Урунды, Карагваха, Уганды из-за одного этого человека? Я говорю война, война до тех пор, пока мы не растопчем его под нашими ногами, не разорим всей страны Уиове и Валианкуру и не будем в состоянии проходить всей страны с одного конца до другого с одною палкою в руке!»

Всеобщее одобрение, последовавшее за речью Суда, лучше всего доказало, что у нас непременно будет война. Я подумал о Ливингстоне; каково ему будет идти в Унианиембэ через страну, находящуюся на военном положении?

Узнав от арабов, что они хотят быстро покончить войну, самое большое в две недели, так как до Уиовега было всего в четырех днях ходьбы, я вызвался сопровождать их; нагруженный караван я хотел довести до Мфуто, оставить его там под охраной пяти человек, а с остальными 8 присоединиться к арабской армии. Я надеялся, что после поражения Мирамбо и лесного бандита Руга-Руга можно будет отправиться в Уджиджи по прямой дороге, теперь недоступной. Арабы были уверены в победе, и я разделял их надежды.