Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

Очерк

Художник А. Жукова　

Цветные фото А. Рогова

Отдаляются, скрываясь в дымке, гряды береговых скал. Наш БГК — большой гидрографический катер — чуть покачивается на волне. Я стою в рубке рядом с капитаном и смотрю на убегающую к горизонту солнечную синь.

— Редко наше море бывает таким, — начинает разговор Виктор Дмитриевич Свотин, не снимая рук со штурвала. — Я по Баренцеву уже больше двадцати лет хожу, так только и помню — шквалы, шторма, ливни… А вы, значит, на Айновы, к орнитологам?

Я молча киваю, мне хочется послушать капитана.

— Вот, скажу я вам, люди, — ив голосе Свотина отчетливо слышится восхищение. — С ранней весны и до глубокой осени сидят на этих островах. Ну, летом студенты на практику приезжают, а так — никого! Только море да птицы… Помню, как-то в ноябре подошли мы к острову, прожектора зажгли — берега не видно. Высадились кое-как, а Юра, лесник, — он уже один на острове оставался — выбежал из домика и кричит: «Быстрее говори, зачем приехал. Некогда мне, понимаешь, некогда, работа ждет!» — Свотин улыбнулся. — И Иветта Павловна, скажу я вам, тоже большой занятости и строгости человек. Как-то много лет назад взял я яйцо гаги, так Иветта Павловна жестоко меня тогда пропесочила, до сих пор помню…

Так, слово за слово капитан Свотин заочно познакомил меня с Иветтой Павловной Татаринковой, научным сотрудником Кандалакшского заповедника, кандидатом биологических наук, и Рюриком Григорьевичем Чемякиным, лесником того же заповедника.

— Вот и Айновы, — капитан внимательно вглядывался в две узенькие, еле различимые полоски, темнеющие на кромке воды и неба.

Постепенно острова становились отчетливее, выпуклее, словно спины двух плывущих китов. Вскоре большая «спина» превратилась в зеленую плоскость, на которой выросли домик и маяк; завиднелся и неширокий пролив, разделяющий острова.

Матросы спустили шлюпку. По тропинке от домика к берегу спешила женщина в штормовке, она и ухватила конец, брошенный из шлюпки, притянула нас к берегу.

— С приездом, — просто и приветливо сказала Иветта Павловна, будто мы были давно знакомы. И тут же обернулась к двум серым пушистым птенцам, которые пытались ухватить клювами голенища ее резиновых сапог.

— Это Кузя и Люся, птенцы серых гусей. Знакомьтесь, — улыбнулась Иветта Павловна. — На острове таких больше не встретишь… В этом году здесь впервые загнездились серые гуси, но гнездо бросили. Я подложила яйца чайкам. Когда птенцы вылупились — увидели меня. А кого они первыми увидят, того и считают родителями. Вот и ходят за мной…

Мы шли к домику, и нас сопровождали, переваливаясь, Кузя и Люся.

На бревенчатой стене домика, рядом с окном, за которым кустились помидоры и вились плети огурцов, была прибита табличка: «Кандалакшский Государственный заповедник. Кордон Айнов». Здесь, на самой западной и самой отдаленной точке заповедника, нам предстояло провести несколько дней.

День первый. «И есть еще мыс Робинзонов…»

— Ну, как дела в Кандалакше? — спросила Иветта Павловна, когда мы, согревшись чаем после морского июльского ветра, сидели в маленькой кухне-столовой. Рюрик Григорьевич (или Юра, как он просил себя называть), подложив в печь поленца, тоже присел к столу.

Мы с Сашей Роговым, фотокорреспондентом, начали охотно вспоминать свои встречи в Кандалакше, в дирекции заповедника, на кордонах, понимая, как давно оторваны эти люди от дома и товарищей, многие из которых так же, как и они, работают на островах.

Дело в том, что владения Кандалакшского заповедника — это несколько материковых участков в районе Белого моря и острова. Около пятисот островов. Они разбросаны по Кандалакшскому заливу Белого моря, а три архипелага находятся в Баренцевом море — Семь островов, Гавриловские и Айновы. Почти семьдесят процентов площади заповедника — морская акватория. Главное направление его исследований — орнитология. Собственно, заповедник и был создан в 1932 году для охраны водоплавающих птиц, и прежде всего гаги обыкновенной. Гагачий пух, как известно, ценится издавна.

Мы вспоминали Василия Ивановича Вощикова, лесника на острове Анисимов, старейшего работника заповедника. Только на время войны расстался он с Белым морем: воевал в пехоте, дошел до Австрии и снова вернулся на свои острова… Рассказали, как встретил нас Василий Иванович, сухонький старичок в выцветшей рубашке.

— Опять корреспонденты? Покоя не дают.

— Недавно навещали? — Мы ощутили неловкость.

— Дак трех годов не прошло, как гостевали…

При этих словах наши хозяева улыбнулись, а Юра сказал:

— Узнаю Вощикова. Я у него на кордоне свою первую зиму провел.

— А на острове Ряжков были? Как там Бианки, Леночка Шутова? — спросила Иветта Павловна.

Виталий Витальевич Бианки и его лаборантка интересовали Иветту Павловну не случайно. Исследования орнитологов в Белом море во многом смыкаются с работой их коллег на Баренцевом: один объект наблюдений — птицы морских побережий.

— У них горячая пора, как и у вас, наверно… — ответила я, вспомнив плавание с орнитологами по Кандалакшскому заливу, от одного заповедного острова к другому.

— Да, — отозвалась Иветта Павловна. — К тому же их «владения» как бы дважды заповеданы: они входят в водно-болотные угодья, имеющие международное значение как места обитания водоплавающих птиц. Так же как залив Матсалу в Балтийском море, дельта Волги, озера Иссык-Куль и Ханка, залив Сиваш в Азовском море…

Так мы сидели и неторопливо разговаривали под шум дождя и почему-то совсем не чувствовали себя на отрезанном от мира острове. Пробегаю глазами корешки книг на стеллажах в соседней рабочей комнате: Вернадский «Биосфера», Куллини «Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе», «Основные вопросы генетики»… Юра следит за моим взглядом, молча попыхивая сигаретой, и чувствуется, что ему хочется вернуться к столу, где стоят весы, разложены папки и тетради.

— А вот и солнышко проглянуло… — говорит Иветта Павловна, давая понять, что разговорам конец. Она поднялась, сняла с гвоздя штормовку и бинокль.

Иветта Павловна шла работать, и мы попросили взять нас с собой: острова мы еще не видели.

Тропа вела в глубь острова, к маяку. Не успели пройти несколько десятков метров, как наткнулись на потемневший сруб колодца. Рядом стояла вешка.

— Этот колодец, — заметила Иветта Павловна, — еще печенгские монахи рыли. Они приплывали сюда на лето — охраняли гаг, заготавливали сено. Дно колодца выложено камнями. Летом, в жару, бывает, кружками приходится воду черпать, а к весне среди сугробов только и найти его можно что по вешке…