Олег Попцов - На суше и на море 1986

Проскакиваем через хребет, заходим на ледник Фортамбек — под нами, далеко внизу, палатки международного альплагеря. Они уже в сумерках, а впереди стена; над нею висит ледник Трамплинный — знаменитое памирское фирновое плато, над которым низко-низко раскручиваем свой вензель. Внизу, на краю плато, на карнизе, круглые палатки и машут руками люди, будто приглашая сесть. Но мы не сядем здесь: здесь не садятся вертолеты. В этом месте только однажды сел МИ-4 Игоря Иванова, — сел, чтобы забрать отсюда умирающего академика Рема Хохлова.

…Быстро темнеет. Спускаемся. Ощутимо становится легче, альтиметр показывает две с половиной тысячи метров. Хребет Петра Великого позади, машина плывет над зелеными холмами предгорий, над разбегающимися стадами, юртами чабанов, красноватыми от покрывающих склоны растеньиц золотого корня, а там, за рекою, уже видны огни Джиргаталя, и вертолет идет прямо на зеленый аэродром.

Нельзя, находясь в Хороге, сказать: «Я на Памире». Вас не поймут, потому что вы в центре древнего и достославного Шугнана. Если, находясь в недалеком от Шугнана Рушане (60 км по асфальтовой дороге, а Рушан тоже имеет свой язык и свою историю), скажете о Памире, то и здесь подумают, что вы скорее всего собираетесь в Мургаб, т. е. на Восточный Памир, а уж никак не в жаркий и гранатовый Калайхумб или богатый орехами Ванч и никак не в ветреный и холодный Ишкашим.

И Калайхумб, и Ванч, и Язгулем, и Вахан, и Ишкашим, и Шугнан еще в недавнем прошлом населяли отдельные народности большей или меньшей численности со своими весьма различными языками. Все вместе — это Бадахшан. Языки эти бесписьменные, передающиеся из уст в уста, что, конечно, не говорит о малой и культурной насыщенности.

Памир, еще недавно бывший изолятором, резерватом древних языков и культур, стал частью нашего общества, не потеряв при этом своей уникальной самобытности и пестроты.

Дети в школе учатся на таджикском языке, изучают русский (практически все молодые знают его). Между собой, в семье, в селе они говорят, как правило, на родном шугнанском (ишкашимском, язгулемском, рушанском и т. п.). Приезжая в Хорог, приходя в госучреждения, где часто работают выходцы и из других памирских районов, они говорят по-таджикски или — реже — по-русски. Таджикский язык стал для них общим, собирая все этнические группы и народности в единый таджикский народ. Интереснейший, сложнейший исторический процесс происходит интенсивно и ускоренно на Памире — процесс слияния, обогащения при сохранении самобытности.

Молодежь одета модно и по-европейски, пожалуй, более модно и менее традиционно, чем даже в столице республики Душанбе.

Мужчины, кроме стариков, одеваются здесь в европейское платье, особенно в праздник (это относится и к киргизскому населению Восточного Памира, к чабанам-яководам Аличура и Мургаба). Модная, дорогая, красивая одежда, куртки, высокие сапоги, майки с рисунком. Девушки одеты более традиционно, но и их одежда изменилась разительно. Здесь и кофты, и свитера, и даже джинсы. Памирские женщины никогда не знали, впрочем, классического исламского затворничества; они всегда имели гораздо большую свободу и уважение общества, чем на равнине, никогда не закрывали свои гордые и прекрасные лица. Полностью традиционную одежду сохраняют, пожалуй, только старики…

Западный Памир признает за собой общее название — Бадахшан.

В недавнем прошлом жители Бадахшана были очень бедны, сильно зависимы от пиров (исмаилитских духовных вождей), ишанов, бухарских беков (Шугнан в конце XIX — начале XX века входил в состав Бухарского эмирата), страдали от набегов афганских сардаров, их насилия и жестокости.

Бедность их была чудовищной. Столетней давности фотографии показывают оборванных людей, для которых тюбетейка зерна была сокровищем, лепешка — наградой, а халат — несбыточной мечтой…

Книги этнографов, изучавших жизнь памирских горцев, рассказывают интереснейшую и драматическую, полную героизма и лишений историю памирского земледелия. Она поучительна и укоризненна для нас, порой расточительных и безжалостных к земле.

Земельная мера называлась здесь пор, но редкий участок был больше 50–60 кв. м. Зеленый клочок, обложенный аккуратной стенкой из камней, размером с малогабаритную кухонку — вот нормальный памирский надел. И пять, и шесть, и восемь квадратных метров. Камни эти собирали в корзины, выкладывали стеночкой, пытаясь противостоять давящей силе гор. Жизнь здесь вся на осыпях, на конусах выноса речек, ручьев, селевых потоков. Валунами огораживали поля; из них строили и мост, и крепость, и дом.

Камнями выкладывали ложе для арычка, он назывался пыран.

Вода была рядом, ревела внизу, в бешеном Пяндже, но ее надо было еще отобрать у великой реки.

Как умилостивить ее, провести тоненькой жилкой по-над крутой скалой хитрейшим способом? Математики, знатоки топологии и программирования не сумели бы, наверное, лучше распределить ее по полям!

В земледельческих районах горной Бухары, в Бадахшане можно видеть до сих пор разнообразные примитивные этапы земледельческой эволюции, сохранявшиеся, вероятно, неизменными целые тысячелетия…

Едем из Хорога на юг вдоль берега Пянджа. Берег крутой, обрывистый, река ревет в теснине, взбивает пену. На том берегу, у притоков, на террасках, пятачках земли — афганские кишлаки, сады, посадки, клочки полей. Путь наш дальний и древний, как эта земля. Здесь, по-над Пянджем, проходил легендарный «шелковый путь» из Европы в Китай; по этой дороге, через эти долины и перевалы прошел и Марко Поло в своем знаменитом путешествии. Быстро кончаются земли Шугнанского района, и начинаются земли и поля Ишкашимского. Чем дальше на юг, чем глубже в Ишкашим, тем ощутимо холоднее — все время вверх идет дорога, шире становится долина, отодвигается Афганистан. Сплошной стеной стоит на том берегу громада Гиндукуша.

До памирского разграничения 1895 года основная территория Ишкашима находилась на правом, афганском берегу Пянджа. В нынешнем Ишкашимском районе живут и говорят на ишкашимском языке более 500 человек, на ваханском — около 7 тыс. человек… Земли Вахана лежат за землями Ишкашима… Здесь свой язык, своя этническая, как говорят ученые, группа горных таджиков, предки которых жили здесь испокон веков. Названия кишлаков здесь стары, коротки и звонки, как медь: Вранг! Зунг! Муг! Рын! Названия такие древние, что современные памирские знатоки не могут их расшифровать… Чем дальше на юг, чем глубже и ближе к перевалу, отделяющему Западный Памир от Восточного, тем с каждым километром меняется природа, ландшафт, растительность, характер гор… Все шире становится долина, все дальше афганский берег, все зеленее поля и луга вокруг, слева и справа. И вдруг — как поземкой помело.