Олег Попцов - На суше и на море 1986

…Прошел еще один трудный день таежного пути. Наш караван достиг одного из притоков реки, долина которого поросла густым лиственничным лесом. На ночевку остановились на берегу быстрого ручья с ледяной и зеркально-прозрачной родниковой водой. Первым делом стали разводить костер и налаживать дымокуры, чтобы спастись от неистребимого комариного племени. Савельич распряг лошадей, и бедняги, даже не взглянув на сочную траву, росшую здесь в изобилии, сразу же подошли к дымокуру, спасаясь от гнуса.

Нам предстояла ночевка в тайге.

Несмотря на усталость, после ужина все мои спутники собрались у ярко горевшего костра. Оранжевое пламя выхватывало из мрака стволы лиственниц и тополей, росших в этой затерянной в горах долинке. Искры причудливыми мотыльками осыпали зеленые кусты ольхи и тальника. И казалось, что мы здесь одни на всем белом свете. Тишина. Лишь изредка ухнет филин, да негромко подаст голос какая-нибудь ночная птица. Неугомонные летучие мыши так и норовят пролететь над нами. Такой вечер в тайге у костра располагает к задушевной беседе, к откровенным рассказам.

За время пути я ближе узнал своих спутников. Особенно меня волновали страшные следы каких-то травм на лице корейца Кима Хо. В дороге он рассказал мне, что с юных лет променял домашний очаг на беспокойную кочевую жизнь. Одно время был «охотником» за женьшенем — искал корень жизни в дебрях уссурийской тайги. Потом судьба забросила его в Забайкалье, работал на рудниках, ходил с геологами. А про шрамы на лице он ответил, что это очень длинная и страшная история, которую он расскажет позднее.

Теперь на привале к нему обратился неугомонный Буткус:

— Расскажи-ка, Ким, какой черт таскал по твоему лицу железную борону?

— И вовсе не черт, а тигр, — ответил тот.

— А как же ты живым остался? — удивился Кешка.

— Давно это произошло. Молодой я тогда был, сильный. В одиночку ходил в тайгу искать женьшень и охотиться. Промышлял больше на реке Багаму, что течет с хребта Сихотэ-Алинь и впадает в реку Бикин. Построил даже маленькую фанзочку и жил в ней. Однажды я взял ружье и пошел на охоту за кабаном. Выхожу на поляну… и наткнулся на тигра. Зверь заметил меня, убежал. А мне сильно захотелось его добыть. Пошел по следам. Вдруг сзади какой-то шорох. Оглянулся — прямо передо мной тигр. Пасть разинул, задние ноги поджал — к прыжку изготовился. Не помню как, но я успел выстрелить. Тут он на меня и навалился. Сдавил голову, как железом, даже треск раздался… Кровь глаза заливает. Кое-как я собрался с силами, всадил в бок зверя нож. Тут тигр сразу помягчал и брякнулся на землю. Разорвал я рубаху, обвязал голову. Иду и на деревья натыкаюсь — ноги не держат. Добрался до фанзы, лег на кан и словно провалился — сознание потерял. Пришел в себя, голова гудит, глаза ничего не видят. Хорошо, был в запасе настой корня жизни. Стал я им мочить голову, промывать лицо, глаза. Через несколько дней полегчало. Пошел в тайгу, нашел тигра. Подошел поближе — понял, почему спасся. Оказывается, выстрелом я ему нижнюю челюсть раздробил. Схватил зверь мою голову, а сжать челюсти не смог, только зубами поскреб кожу. С тех пор и ношу память о тигре, — печально закончил Ким, проведя ладонью по изуродованному лицу.

— Главное — живой остался, — посочувствовал Савельич.

Захар так раскочегарил костер, что искры взлетали до вершин деревьев. Подброшенные в костер зеленые ветви лиственницы густо дымят, отпугивая комаров. Такой костер в тайге, как тепло родного очага. Спокойно возле него, уютно. И текут разговоры о судьбах, о всяких историях, случаях.

— Твоя очередь, Иван, про жизнь рассказывать, — напомнил Буткусу Захар. Тот сидел в задумчивости, разбивая прутиком алеющие угли.

— У меня всякое бывало. Вечера не хватит…

— Мала-мала рассказывай, — настаивает Горохов.

— Придется, видно, рассказывать, — вяло соглашается Буткус. — Сколько раз находился на волосок от смерти, и не счесть. Вот раз, помню, было дело в шахте. Разрабатывали мы пласт подземным способом. Однажды спустились под землю, стали кайлить забой, вдруг слышим какой-то шум. Глянь, а к нам уже вода подбирается. Оказывается, прорвалась она в нашу выработку из реки и стала затоплять забои. Побежали к стволу шахты. По лестничному ходку еле успели подняться на поверхность. Другой раз чуть не задавило меня кровлей. Закрепили ее вроде как следует, но крепь не выдержала. Начала кровля проседать, а потом и вовсе рухнула. К счастью, повезло, мы с другом успели выскочить и прижаться ближе к стенке. Сидим, точь-в-точь как в мышеловке. Два дня без хлеба, без воды, и воздуха не хватает. Спасибо артельщикам, на третьи сутки откопали.

— Поди, страху натерпелись? — сочувствует Кеша.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос отвечает рассказчик. — Только вскорости надоело нам работать в артели. Захотелось нам вольной жизни: перемену мест любим. И решились мы с другом Петром Сорокиным пойти на вольное старанье. Подкопили сухарей, другого припаса. По-весеннему зашумела тайга, речки лед скинули, и двинулись мы с Петром в путь-дорожку. И привела она нас в один распадок. Стали мы, значит, пробовать речники. Долго нам не везло. Только глядим однажды, а на лотке блестит. Тут все одно к одному: и вода по-настоящему пошла, и земля оттаяла. Вкалывали мы до упаду, себя не жалели. Исхудали, с лица почернели. Зато через месяц можно было подаваться к жилью.

— Крепко подвезло! — проговорил Савельич, подбросив в костер сухих веток.

— Подвезло, да только не пошло нам впрок. Решили выбраться к людям, собрали пожитки, пошли. И не чуяли, что беда рядом затаилась. Давно уже следили за нами бандиты. Подкараулили. Петра сразу кончили, я кое-как отбился, убежал в тайгу. Силушки-то у меня тогда было побольше. Едва живой вышел из тайги. Добрые люди меня приютили и выходили. Здесь, в селе, нашел хорошую, работящую девушку Машу, родом из старательской семьи. Сочетались, как говорится, гражданским браком. Стал плотничать, а она управляться по хозяйству. Ждали сыночка, да не суждено было. Однажды Маша упала с лестницы. Беда одна не ходит. Родился ребеночек мертвым, вскорости и сама Маша умерла. Остался я один на белом свете. Теперь снова хожу по тайге с геологами.

— Да, не сложилась у тебя жизнь, — подвел итог Кешка. — А все же по тайге лазить — хорошее дело, если б еще не комарье. — И он с остервенением хлопнул себя по шее.

Догорал костер. Пора было устраиваться на ночлег. Вскоре все обитатели лагеря погрузились в сон. Не до сна было только Захару: надо было приглядывать за лошадьми, делать для них дымокуры. Возле костра устроился Витим. Его чуткие уши ловили каждый лесной шорох. Временами он поднимал голову и настороженно всматривался в темноту, но, не уловив ничего подозрительного, снова погружался в дрему.