Олег Попцов - На суше и на море 1986

— Зови меня, сынок, просто Савельичем.

— Хорошо, Савельич! — ответил я.

— Надо бы взять с нами Кешку Иванова. Он очень старательный человек, а силы — хоть отбавляй. — И Савельич показал на стоящего радом с ним молодого парня.

— Хорошо. А теперь ступайте с Кешей на склад и получите все необходимое для полевой работы.

Иван Буткус оказался коренастым человеком среднего роста, внешне похожим на медведя.

А вот Ким Хо своим внешним видом произвел на меня неблагоприятное впечатление. Лицо его было сильно изуродовано: левое ухо и одна ноздря разорваны, веко правого глаза не закрывалось. Голова также вся в шрамах. Признаться, на него было страшно смотреть. Но я не стал расспрашивать Кима, полагаясь на рекомендацию Зенкова.

Захар Горохов — наш проводник уже пожилой якут с морщинистым лицом, редкими черными волосами и небольшим клочком спутанной бороды.

И вот мы в пути. Вокруг дикая, нетронутая тайга. Кругом большие горы, а между ними заросшие лесом долины. Захар ведет нас по одному ему известному пути. Выбравшись на перевал, мы увидели во всей дикой красоте сопки высокого Яблонового хребта. Каменные великаны поднимали к небу свои вершины, точно сказочные богатыри, охраняющие покой этих отдаленных мест.

Савельич ведет в поводу неторопливого Сивку. И того и другого одолевают комары. Оба яростно отбиваются: лошадь ожесточенно машет хвостом, трясет головой, а Савельич отгоняет кровожадных тварей веткой стланика. Вторую лошадь ведет Захар Горохов. Он идет, мерно раскачиваясь, и что-то мурлычет про себя.

— О чем твоя ария, Захар? — не выдерживает Буткус.

— Эту песню еще мои предки пели, — отвечает якут, будто не замечая насмешливого тона. — Я пою о том, что мы идем по лесной тропе, где-то трудится желна-дятел, сильно едят нас комары, но мы стремимся вперед.

— Одним словом, что видишь, о том и поешь, — снова говорит Буткус. — Скажи лучше, какой заговор против гнуса таежного знаешь? Ишь как от тебя и твоего Карьки комары шарахаются, а нас заели.

— Никакого заговора я не знаю, — миролюбиво поясняет Захар. — Только себя и Карьку мала-мала намазал керосином.

Нам оставалось пожалеть, что мы тоже не догадались намазаться керосином. Понадеялись на накомарники, а теперь завидовали Захару, Карьке да еще неугомонному псу Витиму, которого взял с собой проводник. Этой густошерстной северной лайке все было нипочем. Широко раскрыв пасть и высунув розовый язык, она неутомимо носилась по лесу, сея панику среди его обитателей.

— Эй, Витим, какой же ты дурак, однако! — беззлобно ворчал Захар. — Чего бегаешь по тайге, пугаешь лесных жителей? А сейчас их нельзя тревожить. Они выводят своих баранчаков. Вот, посмотри: скажем, недавно тут прошли две козы, а с ними малыш.

— Может, недалеко ушли? Завалить бы хоть одну козу на мясо, — оживился Кеша, хватаясь за дробовик.

— Нельзя так. Выстрелом напугаешь всех в тайге. Детишки пропадут, — резонно сказал Захар. В этих словах была вечная забота о сохранении обитателей тайги, об их будущем. Он взял Витима на поводок, чтобы тот не пугал лесное «население».

И проводник, продолжая путь, снова запел свою песню о том, что видел вокруг, о богатстве земли.

Стали спускаться с перевала, и тут Ким вдруг возбужденно заметил:

— Тише! Смотрите-ка, медвежата! — И он указал на одиноко стоявшую в стороне лиственницу, где действительно один медвежонок раскачивался на самой вершине, а другой примостился чуть пониже своего братца. Кеша опять начал срывать с плеча ружье.

— Эх, и срежу сейчас одного…

Захар едва успел отвести ствол ружья в сторону и сердито заговорил:

— В кучугей-эге, маленького медведя, стрелять нельзя!.. Где-то близко улахан-эге, большой медведь, ходит. За своих баранчаков много бед наделает.

И словно в подтверждение слов проводника, из ближайшего леска раздалось короткое ворчание. Посмотрев по сторонам, сквозь нечастый кустарник мы увидели медведицу. Она настороженно посматривала то на нас, то на вершину дерева. Но малыши, несмотря на зов матери, не торопились спускаться на землю. Пришлось ей повысить голос. Она громко рявкнула, и медвежата мигом скатились с дерева. Медведица поднялась на задние лапы, грозно поглядела в нашу сторону и, угостив тумаком одного непослушника, медленно, с оглядкой направилась в лес.

Мы облегченно вздохнули.

— Ну, понял, почему баранчака стрелять нельзя? — обратился якут к незадачливому охотнику.

— Чего не понять, — угрюмо огрызнулся Кешка.

В то время как медведица учила уму-разуму своих детей, Витим лаял и упорно рвался с поводка. Едва медвежье семейство скрылось в тайге, псу удалось вырваться на свободу, и он огромными прыжками помчался вдогонку. А мы продолжали свой путь. Прошли уже порядочное расстояние, когда появилась собака. От сырой травы и кустов бока у нее были мокрые, она тяжело дышала, вывалив из пасти язык. Пес с укором смотрел на людей: упустили, мол, зверя.

— Не время, Витим, для охоты, — сурово проговорил Захар.

Собака, будто поняв хозяина, виновато заскулила. Спустя некоторое время Захар сжалился.

— Ладно, давай мириться, — проговорил он.

Витим мгновенно подпрыгнул, встал на задние лапы и принялся «целовать» хозяина. Конфликт был исчерпан.

Спустившись в долину, мы неожиданно оказались у странного сооружения. Это были остатки старого чума, от которого сохранился лишь остов. Речка подкатывала к нему свои воды, но добраться до него так и не могла. Наш проводник обошел вокруг нехитрое сооружение и уверенно заявил:

— Однако здесь кочевали эвены со своими оленями…

— Откуда ты взял? — от удивления я отложил в сторону маршрутный дневник. — Может, тут останавливался какой-нибудь аргишобоз?

— Смотреть нада оба глаза! — обиделся Захар.

— Смотрю, но пока ничего не примечаю…

— Эх, ты! — укоризненно качает головой якут и показывает на олений помет и какие-то знаки на ближайшем дереве. — Читай — все написано!

Присмотревшись, я увидел на лиственнице старый затес и веточку ерниковой березки с выпрямленным концом, уже почерневшую от времени.

— Не понимаю!

— Какой ты, однако, слепой! — расстроился Захар.

— Эта метка говорит: эвен здесь кочевал с оленями, а когда они корм вытоптали, ушел на север и больше сюда не вернется.

— Опять говоришь загадками. — Я внимательно рассматривал затес, но ровным счетом ничего не мог разобрать. — Положим, направление ветки показывает, куда ушел эвен, но откуда ты взял, что сюда больше он не вернется?

— Смотреть нада! — не на шутку рассердился Захар. — Конец веточки не завернут, значит, эвен сюда больше не придет!

Это был первый урок таежной грамоты, который преподнес наш проводник. Его участие в работах отряда, как и многих представителей коренного населения в разных других экспедициях, было неоценимым. Не было ни одной горной тропы, ни одного ручейка или таежного озерка, не известного местным следопытам. Якут Захар Пудович Горохов был одним из таких. Узнав поближе этого человека, мы между собой звали его «наш Дерсу У зала» в честь знаменитого провод ника-гольда. Тысячи километров прошел Захар за свою жизнь с геологическими партиями по сибирским дебрям. С ним не пропадешь в любой глухомани. От него ничего не ускользало вокруг: ни следы, ни звуки, ни сломанная ветка, ни признаки перемены погоды. Он обладал удивительной памятью и непостижимо точно ориентировался на месте. К тому же, как мне говорил Зенков, он был и неплохим промывальщиком.