Джеральд Даррелл - Моя семья и другие звери

– Похоже на… э-э… самолет? – обращался он к присутствующим.

За столом все умолкали и прислушивались, а тем временем звук становился громче и громче. Теодор осторожно клал на тарелку недоеденный рожок.

– Ага! – продолжал он, тщательно вытирая пальцы. – Судя по звуку… э-э… мм… самолет.

Чем громче становился звук, тем сильнее Теодор ерзал на стуле, пока мать не приходила ему на выручку.

– Может быть, вы хотите подняться наверх и проследить за посадкой? – спрашивала она его.

– Ну… э-э… если вы так считаете… – Теодор вскакивал, как живчик. – Это… мм… так красиво… если, конечно, вы не возражаете.

А моторы уже ревели над нашими головами, так что нельзя было терять ни минуты.

– Меня всегда… э-э… привлекало…

– Тео, да поторопитесь же, или вы все пропустите! – взвывали мы хором.

Тут все семейство, повскакав из-за стола, устремлялось следом за ним, одним махом мы одолевали четыре лестничных пролета, а первым с радостным лаем мчался Роджер. Мы врывались на чердак, запыхавшиеся, хохочущие, топочущие по голым половицам так, словно шла беспорядочная стрельба, распахивали окна и высовывались по пояс, глядя поверх оливковых крон на залив, похожий на синий глаз посреди рощ и совершенно гладкий, словно медом намазанный. Самолет, такой неуклюжий раскормленный гусь, летел над оливковыми рощами, опускаясь все ниже. Потом скользил над водой, гоняясь наперегонки с собственным отражением. Он продолжал снижаться. Теодор – глаза сузились, бородка топорщится – затаил дыхание. На мгновение коснувшись воды, самолет поднял каскад пены, а сам еще немного пролетел – и вот уже он скользит по глади залива, поднимая еще больше пены. Когда он окончательно затормозил, Теодор втянул голову обратно и большим пальцем прошелся по своей бородке.

– Мм… да… – протянул он, отряхивая руки. – Что и говорить… э-э… великолепное зрелище.

Спектакль закончился. Закрыв окна и громко переговариваясь, мы топали вниз, чтобы продолжить прерванное чаепитие. А через неделю все повторялось по тому же сценарию.

По четвергам мы с Теодором делали вылазки, иногда ограничивались садом, а иной раз уходили подальше. Оснащенные пустыми коробками и сачками, мы держали путь через рощи, а впереди рысил Роджер, обнюхивая носом землю. Для нашей мельницы каждая находка была помолом: цветы, насекомые, камни, птицы. Теодор был неиссякаемым кладезем знаний, однако делился он ими с особой деликатностью, отчего казалось, что он не столько учит тебя чему-то новому, сколько напоминает о том, что уже было тебе известно, просто по какой-то причине ты об этом забыл. Его речь была уснащена потешными анекдотами, жуткими каламбурами и совсем кошмарными шутками, которые он рассказывал с превеликим удовольствием, поблескивая глазами, морща нос и беззвучно похохатывая в бородку, – это он потешался над собой и над собственным юмором.

Для нас каждая канава, каждый водоем были этакими густонаселенными загадочными джунглями, где, как птицы на подводных ветках, восседали циклопы и водяные блохи, зеленые и кораллово-розовые, а по илистому дну рыскали местные тигры: пиявки и личинки стрекоз. Каждое дуплистое дерево следовало проверить на предмет личинок москита, живущих в застойной лужице; каждый замшелый камень следовало перевернуть, чтобы обнаружить под ним нечто интересное; каждое прогнившее бревно следовало расковырять. Стоя над канавой, прямой, с иголочки одетый, Теодор осторожно зачерпывал сачком воду и пристально вглядывался в висящий на конце стеклянный пузырек, куда подводная живность попадала вместе с тонкой струйкой.

– Ага! – В его голосе звучало возбуждение, а бородка весело топорщилась. – Сдается мне, что это ceriodaphnia laticaudata [6] Кольчатый плоскохвост (лат.) . .

Он доставал из жилетки лупу и наводил на экземпляр.

– Мм… да… очень любопытно… действительно laticaudata . Вы не подадите мне… э-э… чистую пробирку… мм… благодарю…

Он высасывал крохотное существо из пузырька с помощью поршневой авторучки, аккуратно помещал в пробирку и принимался изучать остальной улов.

– Кажется, больше нет ничего примечательного… А-а, вот же, я и не заметил… весьма любопытный образец caddis larva … [7] Личинка майской мухи (лат.) . видите?.. мм… сделала себе панцирь из раковин моллюсков… А что, хороша…

На дне пузырька обнаружился продолговатый панцирь в полдюйма длиной, словно сотканный из шелка, весь в плоских улиточных ракушках, похожих на пуговки. Из этого чудесного домика высунулся его обитатель, малоприятное личиноподобное существо с муравьиной головкой. Оно медленно поползло по стеклянному дну, таща за собой свой домик.

– Однажды я провел интересный эксперимент, – снова заговорил Теодор. – Я поймал несколько таких… э-э… личинок и снял с них панцири. Боли они при этом не испытывают. Я их поместил в колбы с чистейшей водой, но без всяких… мм… строительных материалов. А потом они их получили, каждая своего цвета: голубые и зеленые бусинки, кирпичную бурую крошку, белый песок, даже… э-э… разноцветные осколки стекла. Результат вышел любопытным и… мм… очень ярким. Все личинки понастроили себе новые панцири. Вот уж действительно настоящие архитекторы .

Он вылил содержимое пузырька обратно в водоем, перекинул сачок через плечо, и мы зашагали дальше.

– Кстати, о строительстве, – продолжил Теодор, глаза его загорелись. – Я вам не рассказывал историю, приключившуюся с моим… э-э… приятелем? Он жил в маленьком загородном доме, а семья… увеличивалась, и в какой-то момент им стало тесно. Тогда он решил надстроить еще один этаж. Кажется, он немного преувеличивал свои архитектурные… мм… способности и решил все спроектировать сам. М-да. В общем, все шло хорошо, и довольно быстро дополнительный этаж был закончен: спальни, ванные комнаты и все, что полагается. Мой приятель устроил по этому поводу вечеринку, мы поднимали тосты за… мм… расширение дома… и вот со всей торжественностью убрали строительные леса. Никто не заметил ничего… э-э… необычного, но потом пожаловал опоздавший гость, который изъявил желание осмотреть новые комнаты. Тут-то и обнаружилось отсутствие лестницы. Видимо, мой приятель забыл включить ее в свои чертежи, а во время самого… э-э… строительства и он, и рабочие настолько привыкли забираться наверх с помощью лесов, что никто даже не обратил внимания на этот маленький… мм… дефект.

Мы шагали дальше под палящим солнцем, останавливаясь передохнуть возле водоемов, ручьев и канав, продираясь сквозь заросли благоухающего мирта, перебираясь через холмы, поросшие сухим вереском, ступая по белым от пыли дорогам, где нас периодически обгонял какой-нибудь изнеможенный, усердный ослик с сидящим на нем сонным крестьянином.