Клод Фаррер - Прогулка по Дальнему Востоку

Во всем Пекине, за исключением одной башни, которую называют Башней колокола и которая восходит, по-видимому, ко временам династии Ю-ан, то есть приблизительно ко временам Марко Поло, остальные древности относятся к последней или предпоследней династии, что соответствует в нашей истории временам Людовика XIV или Генриха IV. Все это относительно ново, как вы видите!

Однако и китайцы тоже желали передать кое-что в вечность, подобно древним египтянам, — свои могилы; и, в частности, могилы своих императоров.

Не так давно мы осматривали с вами последнее жилище основателя династии Мингов. Ему каких-нибудь пятьсот лет, не более; тоже не слишком глубокая древность! Но двинемся в глубь Китая, туда, где затерялась древняя столица Син-наан… Неподалеку от этой столицы мы найдем могилу великого китайского императора, современника Ганнибала, императора «Первого», императора, присвоившего себе титул «Начало», — Тзин-Чеу Хоанг-Ти, того самого, который уничтожил феодальный строй и сжег старые книги.

Недавно эту могилу, насчитывающую двадцать два века, посещала французская миссия. Вот описание ее, что дал в своей прекрасной книге Виктор Сегалей [14] Victor Segalen — «Peintures» ( Прим. авт .). .

Три холма… Три холма, поднимающихся единой массой, гордо рисуясь на бледном небе; а справа и слева пологий спуск, теряющийся за горизонтом.

Несмотря на циклопическое основание, это не игра природы, а памятник восьмисот тысяч человеческих дней, воздвигнутый во славу Единого Короля Т'син, императора Первого.

И тут искусственные насыпи…

…Да! Если вы придете еще через десять тысяч лет, то увидите, что ничто не изменилось в этой живописи; разве только рыжий тон, который позолотит кисть времени, но не более…

Нужно проникнуть в могилу…

…Оставим земную поверхность; вот мы уже по ту сторону ее, но не во мраке, — мы следуем по пути души к сердцу памятника. Длинный коридор со сводами, освещенный только на противоположном конце, в пятистах шагах, желтыми огнями: отблески их легли позолотой на стенах, вырвали из мрака бесчисленные сцены, вылепленные по бокам; все облицовано старым, как мир, кирпичом. Потрогайте его. Неужели вы не чувствуете, как родственен кирпич земле и, несмотря на свою декоративность, насколько он интимнее камня в обстановке могилы?

Они тянутся, теряясь из вида, эти тысячи маленьких фигурок, величиной с ладонь, твердо намеченные полурельефом. Одни возле других тесными рядами, не заслоняя друг друга, они громоздятся в три этажа.

Величиной с ладонь! А когда-то каждый их жест потрясал империю и отдавался далеко за пределами! Здесь присутствует только Он один. Его высокие дела заполнили все пространство. Смотрите! — Вот чудесное рождение, вот победы, вот триумф Т'сина… Здесь из государства было вылеплено одно целое, здесь целые государства стерты в порошок и замешаны в одно тесто! Каждая сцена проста и отчетлива.

Здесь молодой король, едва достигнув совершеннолетия, объявляет, что каждый, противящийся его постановлениям, будет сначала обезглавлен, затем сварен, а затем его выслушают… быть может.

Здесь уже кипит котел, плаха приготовлена и ждет головы. Но молодой король первым подает руку ослушнику, поднимает его и делает своим советником.

Здесь мы видим, как он бичом хлещет по камням, из которых течет кровь, и приказывает окрасить в кроваво-красный цвет скалу, которая не хочет покраснеть.

Здесь из уважения к своей почитаемой, хотя недостойной матери, он убивает в Ган-Тан'е всех лиц преклонного возраста, бывших свидетелями его рождения и хранивших о том воспоминания…

Здесь, наконец, он решает стереть за собой все прошлое. Он делает костер из всех старых книг и закапывает живыми их толкователей. Он отрекается от всех предшественников, достойных и недостойных.

И он объявляет себя «Началом», императором «Первым».

«Владелец всех пространств, известных под небом, неистовый господин живущих, он желает быть господином самой смерти; он объявляет, что в печах его варится золото, годное для питья, Вино Радости, дающее бессмертие.

Чтобы получить рецепт этого снадобья, он посылает в моря бесчисленные корабли с сотнями тысяч мореходов.

Но он сгорает от нетерпения, лекарства приходится ждать и ждать, и ему изготовляют панацею, еще более действенную, составленную из киновари и сулемы, — которая очищает тело еще при жизни, делает его вездесущим, дает жизнь в Духе, бытие.

Он отваживается принять чашу… Он пьет……И вот перед нами гробница…

Мы вошли в подземелье, освещенное желтыми лампами, оставив позади коридор, в котором слишком много изображений… Это прекрасных пропорций куб с бронзовым полом, отлитым одной плитой.

…Но вы уже не слушаете больше; вы склоняетесь над величественным саркофагом… Вы хотите видеть, что в нем?

Да, загляните в него, саркофаг пуст…

Найдутся люди, которые расскажут вам, что пять лет спустя после его смерти и погребения, великая могила была разграблена восставшими ордами, труп изрублен на куски, а драгоценности разграблены… и что мы не первые проникаем сюда… Слова! Могила пуста, это правда, — но ведь Китай полон Им, управляется его законом, объединен Его единой волей.

А что касается его самого, то он не здесь или там, — он не пожелал долго пребывать в гробнице, вот и все!

Поэт солгал. Он никогда не знал „печали побелевших костей“. И, кто знает, может быть, панацея была хороша, и Он не умирал вовсе.

Так велик был он при жизни, что одно имя Его „Чеу-Хуанг-Ти“ потрясает землю и заставляет ее расступиться… Назад! Назад! — скорее из гробницы…»

Да! Таков этот вечный Китай, господин столь необычайной истории, таких преданий, преданий, чтимых всем многомиллионным народом… И от этой истории, этих преданий, тысячелетний и чудесный, он оттолкнется, как от трамплина, навстречу новому великому и светлому будущему!

Чтобы закончить, несколько слов об этом будущем.

Мы уже говорили о том, что я назвал «Китаем ширм». Это не более, как нечто кажущееся, как нечто представляющееся нашим глазам столь отличным, столь иначе воспринимающим мир…

Китай так стар, и так стары его суеверия! Корни их нам неизвестны, происхождение темно. Мы не понимаем и потому смеемся. Но кто знает, — не находит ли китаец, в свою очередь, нас и странными, и смешными? Итак, не лучше ли оставить «ширменное» представление о Китае!.. Будем держаться в границах реального.

Народ Китая далеко не находится в состоянии упадка и вырождения — население Китая возрастает, а не уменьшается, способность китайца к труду не ослабевает, его жажда «знать» все возрастает, его выносливость и силы не знают усталости. А потому пусть кажущаяся разруха, в которую погружен Китай больше пятнадцати лет, не производит на нас ложного впечатления! На протяжении своей пятидесятивековой истории, Китай переживал худшие бедствия, сильнейшие грозы многое множество раз.