Луи Шадурн - Где рождаются циклоны

Слуга-негр провел меня к хозяевам.

В это убежище отдыха и покоя меня привела дружба. Приготовленная для меня комната выходила на другой патио, не столь большой, как первый; На столе стояли розы; были приготовлены папиросы на ночь и прекрасная бумага для работы. Я остался один, охваченный чувством довольства, опьянявшего все мое существо; вокруг меня все было чисто, элегантно и изысканно. В каждой вещи чувствовалось дружеское и полное внимания отношение. Воздух был легкий и я уже не ощущал подавляющего тропического зноя и еще более тяжелого чувства одиночества, Розы благоухали. Я приложил к ним лицо и ощутил их атласную свежесть и, кажется, между их лепестками осталась одна слезинка.

Светлые и спокойные дни провел я в этих стенах.

Там были диваны, крытые дорогим, старинным шелком и китайскими вышивками. Цветы арума с лепестками, точно из светлой меди, благоухали в томных металлических вазах.

Лепестки лилий распространяли свой запах по всем комнатам, а ночью он чувствовался даже в патио, куда доносил его легкий ветерок. Вагнер, Дебюсси и Дюпарк ожидали на фортепиано опытной руки, которая бы их перелистала. И часто, по вечерам, раздавались звуки мелодии, в то время, как я, в озаренной мягким светом комнате, любовался, сквозь белые арки террасы, на ночное небо, темное, как бархатное покрывало, усыпанное звездами.

Дом, где царило вечное лето! По утрам мозаичный пол патио сверкал ослепительным блеском. Широкая полоса лазури ложилась на каменный карниз. Под ярким солнцем покачивались пальмовидные листья растений.

И всегда то же неизменное великолепие. Всегда те же чистые ласки лилий и арумов и движение солнца по закругленному, как форфоровый свод, небу и надвигающаяся тень гор.

С террасы видны крыши, колокольни, пальмовое дерево, но городской шум не доходит до нас.

Город окружен господствующими над ним странными горами, дикими и лишенными растительности, которые в ночи принимают самые разнообразные оттенки. На них набегают лиловые тени, длинные зеленоватые полосы и голубые переливы всех оттенков голубого цвета. Постепенно расщелины заполняются, резкие выступы сглаживаются, склоны становятся гладкими и вытягиваются, как застывшие волны у подножия неба, еще светлого на западе, где точно раскрываются прозрачные оранжевые озера. Коршуны медленно описывают большие круги на золотом фоне неба и случается иногда, что один из них чуть не задевает нас крылом. На востоке, над садами, сгущается мрак. В церкви звонит колокол. Внезапно загоревшаяся лампа напоминает, что день, один из ясных и спокойных дней в этом светлом доме кончился.

Тогда тропическая ночь охватывает дом; патио утопает в голубом сиянии, в котором выделяются стройные контуры колонн; она ласкает растения и едва слышный шорох их кажется шопотом невидимых существ; легкий теплый ветерок наполнен пылью с тычинок лилий.

Глубокое небо искрится тысячами звезд, неизвестных самым теплым августовским ночам Европы. Их неровный и дрожащий свет ласкает цветы с неясным запахом, забытые в вазах…

Светлый дом! Длинная вереница часов текла в нем в вечном золоте солнечных лучей и в тихой лени; понемногу исчезали желания и сожаления и хотелось жить только настоящим. Лихорадочная жизнь наших европейских городов забывалась перед непрестанным великолепием тропического неба и перед этой растительностью, не знающей ни весны, ни осени. К чему желать? Зачем гнаться за неуловимым? Я не испытывал ни малейшего желания переступить через порог дома и смешаться с шумной уличной толпой. Здесь был мир, здесь были все богатства света: колебание желтой тени на камне, одинокая пальма и звук дружеского голоса, похожий на тихое журчанье ручья.

Каракас под лучами утреннего солнца сияет розовым, желтым и красным цветом у подножия мрачных гор. Ярко освещенные дома на фоне чистого светло-голубого неба имеют праздничный вид. Преобладает красный цвет, который кажется еще более ярким на фоне темной зелени.

Город расположен в долине, окруженной высокими горами, с крутыми склонами. Улицы поднимаются почти отвесно, на горе роскошным экипажам, которые так льстят тщеславию обывателей. Низкие дома окрашены в светлые цвета. Эта светло-зеленая или розовая окраска придает городу тот обманчивый вид курорта, который, впрочем, имеет большинство тропических городов. Город совсем новый, но, вместе с тем, и старый. Конквистадоры построили здесь церкви, монастыри и дворцы. Но землетрясения разрушили все следы завоеваний.

Есть еще множество монастырей, церквей и дворцов для правительства и университета, причем последние самого невероятного стиля, но необыкновенно величественные.

Узкие и шумные улицы кишат пестрой толпой, в которой преобладают мулаты и метисы. Множество лавок, банков и баров. Женщины из простонародья, и черные и белые, носят мантильи и кричащие платья. В воскресенье, по окончании службы, встречаются очень красивые девушки, выходящие из церкви, с черным кружевом на белокурых волосах. Вот проезжает метис, верхом на муле, с глубоко засунутыми в широкие стремена ногами по мексиканскому обычаю. Перед окном парикмахерской или модного кафе стоят офицеры и разглядывают проходящих женщин. Они одеты в «feldgrau», как немцы, — плоская фуражка и мундир с небольшими погонами и обшлагами. Они стараются держать себя, как немецкие офицеры, но ничего из этого не выходит.

Молодые «кадеты», в синих мундирах, с небольшим воротником и с белыми поясами, скоро научатся маршировать, как цапли, прежде чем станут командовать войсками президента, состоящими из негров, метисов и главным образом из неукротимых и жестоких горцев, так — называемых «андиносов», составляющих верную поддержку власти, впрочем, только до того момента, пока они же сами ее не свергнут.

На каждом углу стоит полицейский, чаще всего оборванный, в высокой синей каске с палкой в руке. Здесь безраздельно царствует полиция. У вас спрашивают имя чуть ли не каждый раз, как вы влезаете в трамвай. Полиция составляет институт, которому правительство посвящает все свои заботы. Оно содержит бесчисленное множество шпионов, и мужчин и женщин, из-за страха перед революционерами и вследствие похвального стремления поддержать установленный им порядок.

Не мало священников и притом довольно грязных. Маленькая мулатка несет на голове корзину и кричит глухим голосом: «Pan d’huevos! Pan d’huevos!» На рынке где продаются цветы, продавцы показывают в клетках голубых, зеленых, красных птиц, точно из волшебных сказок.

На площади Боливар, — здесь, между прочим, все носит название «Боливар» как в Италии «Гарибальди» — оркестр играет веселые мотивы. Площадь выложена мозаикой; на деревьях качаются лиловые орхидеи.