Борис Вронский - По таёжным тропам. Записки геолога

По национальности Пульман латыш, но настолько обрусёл, что уже с трудом может изъясняться на родном языке. Он не силен в грамоте и очень суеверен. У него бесчисленное множество примет, которые он знает наперечет. Ему понятен язык птиц и — зверей. С ним запросто говорит ворон, дятел предупреждает его о приближении человека, дерево скрипит о золоте, спрятанном в недрах таежного ключа.

Нескладным корявым языком он рассказывает нам о своих таежных скитаниях, и звери в его рассказах похожи на мудрых людей. В каждом ключе, по его глубокому убеждению, живет «хозяин», и пришельцу надо вежливо спросить разрешения остановиться на этом ключе, в противном случае обиженный «хозяин» может наслать беду. Вообще мир для него полон загадок и тайн, которые он по-своему пытается разгадывать. Бывший старатель, он, после того, как старание запретили, пошел промывальщиком в полевую партию, чтобы быть ближе к природе и продолжать поиски милого его сердцу золота. Ему нравится сам процесс разведки, и в нем нет той жадности к этому металлу, которая присуща большинству старателей. Это чистейшей воды пантеист, типичный созерцатель и бескорыстный любитель природы.

Первым помощником Пульмана был его непосредственный начальник — наш прораб-поисковик Перебитюк, с несколько сложным громоздким именем Венедикт, которое ребята быстро переиначили и превратили в Виктора. Перебитюку около 30 лет. Это рослый красивый парень, с наивным выражением больших серых глаз и насмешливым выражением полных губ, с большой ямочкой на подбородке. Он хорошо грамотен и в этом районе уже третий год. Приехал он из Ачинска на старание, но скоро отказался от этой жизни и перешел на службу в Колымское управление. Прорабом едет первый раз. Впечатление производит положительное. Физически крепок и вынослив. На «материке», как называют здесь земли, лежащие по ту сторону Охотского моря, он болел открытой формой туберкулеза, но суровый колымский климат с его сухими морозами и жарким ясным летом, в условиях полной стерильности воздуха быстро поправил его, и он чувствует себя прекрасно.

Примерно одного возраста с ним коллектор Ковяткин, также бывший старатель, серьезный живой и сообразительный хлопец. У Ковяткина один недостаток — он не слишком грамотен, но обладает способностью к рисованию, и это дало возможность ему поступить на курсы коллекторов-съемщиков, которые были организованы нами на Среднекане из таких же полуграмотных, но умеющих рисовать ребят. Ковяткин очень упорный, работящий парень с веселым неунывающим характером.

Мы с ним принимали только посильное участие в строительстве барака, так как сразу же стали ходить в маршруты. К этому времени снег уже стаял со склонов сопок и только на вершинах отдельных гранитных массивов он еще лежал плотным нетронутым покровом. Мы уходили в маршруты на 18–20 часов и возвращались усталые донельзя с массой впечатлений. Почти круглые сутки было светло, так что работали пока хватало сил. Вернувшись, отсыпались и, отдохнув, принимались за строительство барака. В основном же его строили четверо. Кроме Перебитюка и Пульмана, на строительстве полностью были заняты два дружка — наши рабочие — Гоша Родионов и Филипп Фирсов.

Родионов, краснощекий смуглый юноша 23–24 лет, старательный, послушный, несколько медлительный, но усердный. У него сильно развиты хозяйственные склонности. Он и заячье одеяло выменял у якута и еще кое-какие вещи приобрел. Но всё это носит у него безобидный характер некоторой предприимчивости, отсутствующей у других ребят.

Его дружок Фирсов — веселый белозубый парень с вечной улыбкой на устах, горячий, вспыльчивый, но отходчивый. Любит пошутить и за словом в карман не лезет. Работает быстро и усердно. С Георгием они большие друзья, вечно шепчутся, хихикают, подтрунивают друг над другом и трогательно заботятся один о другом. Оба они только что демобилизовались из Красной Армии, и в них еще чувствуется налет воинской дисциплины.

Третий наш рабочий Миша Абтрахманов, татарин по национальности, с типичным татарским лицом, выходец из глухой деревушки. Пребывание в армии только слегка обтесало его. Он парень с хитрецой, как говорится «себе на уме». По-русски говорит плоховато и большей частью молчит. Если ему что-нибудь не по душе, то он не скажет прямо, а начнет жаловаться на стороне. В этом отношении он прямая противоположность Фирсову, который предпочитает разговаривать с начальством сам, а не «плакаться в жилетку». Миша любит слукавить и в работе. Тайгу он не жалует и ругает себя за то, что согласился поехать на Колыму. Он единственный среди нас, кто понимает толк в лошадях, знает их привычки, повадки и любит возиться с ними.

Временный член нашей маленькой партии оротуканский якут Петр Попов первый раз имеет дело с нюча — русскими и сначала побаивался нас. Скоро он распознал, что это не столь уж страшные существа и быстро освоился. Он часто заходит в палатку «начальства», садится и смотрит вокруг широко раскрытыми глазами, добродушно улыбаясь. Лицо у него типично якутское — жесткие черные волосы, широкие скулы, слегка приплюснутый нос, немного раскосые глаза и отсутствие растительности на подбородке. Он очень славный старательный парень, послушный и исполнительный. Петр ни слова не понимает по-русски, но мы все-таки кое-как объясняемся отчасти жестами, отчасти словами.

Большую подмогу оказывает нам Миша Абтрахманов. Он татарин, и его язык имеет общие корни с якутским. Правда, Миша при переводе иногда загибает такую несуразицу, что приходится сильно сомневаться в том, что он в состоянии понять Петра. Однако они дружески беседуют, иногда похлопывают один другого по плечу, посмеиваются и, кажется, вполне понимают друг друга.

Последним членом нашей артели весьма ленивым и неповоротливым, но в то же время всеми любимым является несравненный Кут. Он только четыре месяца тому назад появился на свет, и у него еще очень и очень мало жизненного опыта.

7 июня мы торжественно отпраздновали завершение строительства барака. Подобно господу богу, создавшему мир в шесть дней, мы в такой же срок завершили наше мощное строительство. И вот теперь на берегу Чалбыги горделиво высится красавец барак, с добротной крышей, изготовленной из лиственничной коры, которая в это время года замечательно отдирается от стволов. «Лет пятьдесят простоит», — сказал Пульман, наш главный строитель, любовно поглаживая стены. «Нас переживет», — мысленно перевел я его слова.

Согласно обычаю, барак был слегка обмыт. По случаю торжества намечался обильный ужин, в котором немалую роль должна была играть свежая жареная рыба — мечта наших гурманов. Однако здесь нас постигло некоторое разочарование. Выезжая из устья Теньки, мы купили у Дмитрия Ивановича Протопопова сетку для рыбной ловли. Сделанная из подобранного конского волоса так, что половина ячейки сплетена из черного, а вторая половина из белого, она прельстила нас своей легкостью и портативностью. Мы ее ставили на Чалбыге, время от времени вытаскивая одного-двух хариусов и откладывая впрок ко дню завершения барака. Для сохранения рыбы мы соорудили «садок», использовав маленькую лужицу среди гальки около берега, что давало возможность сохранять рыбу живой неограниченно долгое время.