Сергей Сергель - На золотых приисках

Дней через десять прибыл на стан верховой почтарь Сироткин и передал письмо Адрианову.

— Страшно вскрывать ... — говорит Адрианов, доставая письмо из конверта.

Читает про себя. Царит полная тишина. Я и Фаина Прохоровна напряженно следим за выражением лица Трофима Гавриловича.

— Ну, что пишет, говори же, — сердится Фаина Прохоровна.

— Слушайте, — и Адрианов читает:

«Дорогой Трофим Гаврилович, дела устроил как будто ничего. Продал Запасный, и на вырученные деньги поставим гидравлические работы на Веселом. Переговорите со Степановым, не сдаст ли нам в аренду помещения — для нас, для рабочих и под имущество. Постарайтесь не слишком дорого.

На днях приеду сам и доставлю необходимое оборудование и припасы. Всего лучшего. П. Степной.»

Настроение сразу у всех поднялось.

На радостях Фаина Прохоровна дала к ужину вдвое больше простокваши, чем обыкновенно, за чаем же оказалось на столе земляничное варенье, сваренное на каком-то, несомненно контрабандном, сахаре.

Утром Андрианов уехал на гнедке к Степанову. Степанов — мелкий золотопромышленник. Он живет на своем маленьком прииске, который уже весь выработался, и занимается пчелами и коровами.

От его прииска до Веселого, где должны были вестись гидравлические работы, насчитывалось версты три. На Веселом никаких построек не было, и поэтому Петр Иванович хотел пока обосноваться у Степанова, чтобы затем, смотря по ходу работ, возвести на Веселом свои постройки.

Вечером Адрианов вернулся с письменным договором в кармане.

С утра занялись увязкой имущества в тюки для переправы на Степановский прииск. Под вечер приехал Степной с ямщиком, за которым шел караван из десятка лошадей с вьюками. Во вьюках были некоторые принадлежности работ (часть их Петр Иванович закупил на одном из приисков), табак, курительная бумага, мука, чай, сахар, свиное соленое сало, соль, крупа, леденцы, дешевые ткани, обувь, кожа и другие нужные в работе вещи.

В два дня все было переправлено на Степановский.

Слух о гидравлике у Петра Ивановича быстро разнесся по тайге, и тотчас по переезде явились наниматься рабочие. Их было взято человек восемь, разных возрастов и национальностей. Были старики, молодые, пожилые. Из них один немец, два украинца, один поляк, один татарин, один цыган и два великоросса.

Половина — бывшие каторжане, отбывшие срок каторги и вышедшие па вольное поселение.

Новое жилье было налажено быстро. Можно было приступать к работам.

Гидравлические работы являются дальнейшим развитием того, что называется смывом. Они применяются в том случае, если значительный золотоносный пласт лежит под мощным слоем без золота, и если золотоносный пласт сравнительно беден золотом, т.-е. выработка его помощью шахт и туннелей была бы невыгодна.

Если при наличии такого пласта имеется и значительный объем воды, уровень которой на много выше уровня места работы, то гидравлические работы могут быть с выгодою поставлены. Вода из имеющегося запаса, например, из реки, приводится по каналу к пласту и из канала направляется в систему железных труб, плотно скрепленных концами одна с другой. Диаметр труб колеблется в пределах от 30 до 50 см.

Система труб оканчивается водобоем или "носовкой" со стальным кольцом для выпуска воды с диаметром от 10 до 20 с.м. Так как точка приема воды находится на высоте от 60 до 150 м над точкою выпуска, то из кольца вырывается струя воды чрезвычайной силы.

Струя эта направляется на забой, т.-е. на место выработки пласта, и производит огромную работу, снося и смывая все, что лежит на «плотике» (пустая порода под золотоносными песками, называемая в горном деле почвенным слоем). Вода таким образом быстро удаляет все ненужное и обогащает пески. Для уловления золота на пути потока устраиваются шлюзы и плинтусы (порожки).

Для успеха гидравлических работ необходимо точно учесть напор воды и ее количество и обеспечить дальнейший выпуск смытых обломков или «хвостов», иначе работа может остановиться из-за загромождения этим материалом хода.

Наша гидравлика была, конечно, далека от технического совершенства. Не по нашим средствам они были. Напор воды и ее количество не вызывали сомнений, но шлюзы и отвод эфелей (песков) и хвостов пришлось отложить до лучшего времени.

После нивелировки с помощью рейки и уровня приступили к рытью канала, по которому вода должна была быть приведена из Кун дата к работам. Часть рабочих занялась изготовлением сплоток, на которые вода поступала бы из канала и затеи переходила бы в железные трубы.

Канал проходил дельной тайгой, и работа была очень тяжела.

Рабочие старики не выдерживали ее и уходили, или же их Адрианов рассчитывал.

Все необходимое для себя рабочие забирали на нашем складе под заработок. Отпускали им товар я или Адрианов.

Как-то приходит к Адрианову поело работ поляк Лужевский, из ссыльных.

Это старый, слабый человек с характерным лицом. Борода его испещрена седыми волосами, на голове волосы тоже полуседы. Из темного лица глаза смотрят безропотно и жалко.

Старик горбится, походка у него слабая, какая-то больная. Одеженка изношена и слишком легка.

Кажется, возьми ее в руку, она и расползется. Когда смотришь на него, делается тяжело и чего-то стыдно.

— Мне сахара фунт, — обратился он к Трифону Гавриловичу.

— Нет, дедушка, ты рассчет получишь.

— Рассчет? За что? — упавшим голосом спросил Лужевский. Слышалось польское произношение.

— Нет у нас работы для тебя, дедушка, слабо работаешь.

Лужевский продолжал неподвижно стоять на месте.

— Нет у нас подходящей работы, дедушка. Ведь земляную работу не сможешь делать? Восемнадцать кубических аршин не вынешь?

Размыкание горной породы струей воды.

— Нет.

— Ну, вот видишь. Приходи через час и получишь рассчет.

Лужевский сделал движение уходить.

— Завтра утром приходи, — добавил Адрианов.

— Хоросо, — тихо проговорил старик, повернулся и вышел.

Из окна видно было, как шел он своею стариковской походкой в казарму, короткими, но довольно быстрыми шагами, жалкий, покорный и несчастный.

Сидевший на крыльце казармы татарин при виде Лужевского разразился смехом:

— Га-га-га! Ты что же это, из больницы убежал? Га-га-га!

Но другой рабочий, тоже старик, прибалтийский немец Нейман, из каторжан, рассердился:

— Ты что, харя татарская, рогочешь? Человека выкинули вон — без сил, без хлеба, без крова — убирайся, мы из тебя пользы не можем получить. Он, может, завтра с голоду помрет, а тебе, свиное ухо, смех?

— Раскудахтался, чортов немец, — пробурчал татарин и ушел в казарму.