Сергей Сергель - На золотых приисках

* * *

Самое лучшее из всего, что я сейчас переживаю, это утренний переход на работу. Встаем рано, часа в четыре.

Пьем чай и идем. Небо совершенно голубое, чистое, не видно ни одного облачка. Из-за лесистых гор только-что вознеслось свежее солнце. Горы окутаны нежнейшей сизовато-фиолетовой дымкой. Тени еще не выступили, и горные массивы походят на гигантские силуэтные декорации, поставленные одна позади другой, одна выше другой. Цвет их постепенно бледнеет. Впереди стоят темно - зеленые, кзади ушли светло-зеленые дымчатые. Кругом зеленый ковер тайги усыпан массою цветов.

Везде сверкают ярко-оранжевые огоньки, лиловые колокольчики — словно фонарики, какие-то розовые чашки, в роде мака — и тысячи других цветов. Тайга от тропки отошла вверх и вниз, к реке, по оставила после себя отдельные группы стройных елей, пихт, березок и рябин.

Воздух наполнен щебетанием птиц, то и дело пересекаются звонкие ручьи и речки, в лощинах погружаемся в застоявшиеся волны утреннего холода. Серебрится иней, горит пламенем крупная роса. Все сияет, уютно каждое местечко. Впереди же — заманчивая горная даль. Кажется, шел бы и шел по этой вьющейся узенькой тропинке.

Но рабочие были недовольны этим хождением и, чтобы освободиться от него, устроили на месте работ шалаш из веток и бересты. Тогда в шалаше поселился и я, и только Адрианов и Степной жили на Степановском прииске. Однако, ужился я в шалаше недолго.

Задул холодный ветер с дождем.

Все возвращались с работ в шалаш мокрые и, ложась спать, развешивали одежду и белье по всему шалашу. Везде болтались и мазали мокрые вонючие портянки, пропотевшие рубахи, штаны. Воздух от испарений становился тяжел и вызывал головную боль. Кроме того, один из рабочих был, видимо, болен туберкулезом и, не считаясь ни с чем, плевал во все стороны, так что нельзя было ступить, не попадая па его отхаркивания. В результате я с парнем Митькой перебрались жить под густую ель, хорошо защищавшую нас от дождя своею густою системой веток.

Наконец, приготовления закончены.

Вода приведена, сплотки готовы, трубы составлены. Остается лишь привинтить водобой с кольцом и направить в трубы воду, пока бегущую мимо них мутным потоком. Установив надлежащим образом водобой с помощью подставок и подвесок, Адрианов распоряжается дать воду.

Гигантская слегка изогнутая струя вырывается из носовки. Струя так плотна, и вода в ней движется так быстро, что кажется, будто неподвижная стеклянная дуга протянулась от носовки до забоя пласта.

У выхода из кольца струя тверда, как лед.

Подобно непрерывно падающим артиллерийским снарядам бьет струя в пласт. От ее могучего напора тает крепкое подножие пласта, словно оно сложено из снега и в него бьет круто кипящая вода.

Забой окутан бурым облаком из въедающейся в пласт массы воды, распыляющейся в целую тучу брызг и струй, увлекающих с собой все, что есть в забое. Взмываются во все стороны пласты песка, отрываются прочно залегшие пудовые валуны, бьют один другого, крошат уплотнившиеся комы глины, истирают их в порошок и промывают каждую крупняку. Ни одна, даже самая ничтожная золотника, но останется в комке и не уйдет с ним, если только она сама не слишком тонка и легко переносима.

Дальше и дальше въедается струя в нижний слой пласта. Огромной глыбой висит он над плотиком.

И вдруг тяжело отрывается от склона и обрушивается вниз. Тогда <���брызгало» направляется на эту груду, и струя начинает ее крошить, протирать и промывать, выпуская из нее бурый поток и толкая вперед стаи валунов и кучи гальки.

Несколько дальше этот крупный материал начинал задерживаться, а еще дальше задерживался и эфель.

Здесь приходилось помогать воде.

Рабочие, стоя по колена в воде, заступами прогоняли пески дальше, гальку вышвыривали вон на стороны, так что по бокам русла нарастали валы — галечные отвалы. Крупные камни извлекались прямо руками.

Иногда Адрианов уходил от водобоя осмотреть сплотки — не промыла ли вода где-нибудь втихомолку щель меж досок сплотка я не уходит ли мимо труб? Тогда я становился на его место и вел работу брызгала. Большое наслаждение испытываешь, держа в своих руках сосредоточенную, струящуюся силу водной стихии, распоряжаясь ею по своему усмотрению, шутя ворочая и истирая в порошок целые горные хребты. Невольно гордишься силою человеческого ума, овладевающего силами природы и заставляющего эти силы служить человеку. Ты, вода, засыпала золото горами песков, нарастила на них густую тайгу — так сама же и снимай их с золота

Одно лишь плохо было в этом явлении торжества человека— неравенство. При успехе работ результаты их не одинаково всех обрадовали бы. Одним успех принес бы светлый праздник, другим же лишь несколько лучшие условия труда.

Эти горькие мысли особенно животрепещущи были внизу, в канаве смыва. Приходил Адрианов, принимал от меня водобой, и я спускался вниз, брал в руки заступ и, войдя в воду, греб эфе ль вниз за водой, бросал на сторону гальку и выкатывал к берегу крупные валуны.

К вечеру уставшие, мокрые и голодные подымались наверх из огромной вымоины, обнажившей глубокие ведра земли.

От вымоины вниз уходил глубокий открытый туннель, вырытый потоком. Вода закрывалась у начала приводного канала, шум ее затихал, и лишь маленькая струйка ее продолжала скатываться с обрыва, мелодически и скромно звеня капельками о поверхность образовавшейся внизу лужи.

Моросит дождь, сушиться плохо.

Часть работавших уходит ночевать на Степановский прииск, трое рабочих и я остаемся в шалаше.

Набрали дров, развели огонь. Пока грелось ведро с водою для чая, сушили все, что было мокрого.

Мои товарищи были раздражены,каждый пустяк их сердил и выводил из себя. Особенно возмущался весь седой Нейман.

— Разве можно держать людей в таком положении? — говорил он нам, — без жилья, в мокроте, в грязи, на сухомятке. Ходить на стан? Спасибо! И так еле волочишь ноги, побродивши день в канаве.

Другой рабочий — Толкачев — сердито мотает головой и ворчит что-то себе под нос.

Круглолицый и светловолосый парень Митька ничего но говорит.

Толкачев и Нейман бывшие каторжане. Толкачев — высокий и статный старик. Продолговатое и крупное лицо смотрит хмуро и недобро. Над острыми глазами густые седые брови, волосы серы, белая борода с рыжим отливом. О прошлом не рассказывает, кроме того, что родом из Самарской губернии. В Толкачеве всегда бродит бунт. Не понравится что — вскипит, бросит Адрианову короткую ругательную фразу, но сейчас же вдруг смолкает, чтобы немного спустя опять блеснуть глазами и стегнуть обидным словом.

Нейман проще. Его кругловатое с небольшою бородкой лицо серьезно и спокойно. Он деловит и добросовестен в работе, одинаков на глазах и за глазами.