Сергей Сергель - На золотых приисках

Наконец, Петр Иванович решил сделать последнюю попытку. Он наметил место, где (он был в этом совершенно уверен) должно было находиться золото, и достал на разведку 1000 руб., конечно, на самых тяжелых условиях: если золото будет найдено, то половина дохода отчисляется ссудившему деньги под разведку богатею. Наш стан находился как раз в центре этого места.

Но 1000 руб. такая ничтожная сумма... Ее едва-едва хватит на самую поверхностную и сомнительную разведку, а между тем впереди долгая лютая зима, безденежье, значит, необходимо не только вести разведку, но и заботиться о грозящей голодной зиме. Страх этот и заставил Петра Ивановича одновременно с отыскиванием жилы заняться и мелкою добычею золота, в небольших количествах встречающегося здесь во многих местах. Так он и перебивался: то мыл золото, то вел разведку.

С той стороны в Кундат впадал маленький ключик, на котором кто-то когда-то искал золото, оставив следы своих поисков в виде шурфов — т.- е. глубоких ям. Ключик приглянулся двум золотничникам — отцу жены служащего Адрианова и Ивану «подзаводскому», служившему когда-то в казенных копях, но променявшему спокойную оседлость на беспокойную и неверную, но вольную жизнь в тайге. Столковавшись и получив от Петра Ивановича разрешение, они начали мыть на ключике пески и каждый вечер приносило на стан по б — 7 золотников рассыпного золота, отдавали положенную часть Петру Ивановичу, а остальное делили между собою. Золотник золота в наших местах идет за 4 р. и, таким образом, барыши золотничников были очень недурны Но скоро ключик от засухи пересох, воды на промывку не хватало, и старик со своим компанионом были вынуждены прекратить работу. Тогда за этот ключик решил взяться Петр Иванович, уверенный, что если два человека намывали в день 5 — 7 золотников, то полдесятка рабочих золотников 10—12 всегда намоют, а это уж доход для безденежного предпринимателя очень почтенный. С водой же устроились следующим образом: около ключика нашли болотце с бьющими со дна ключами и запрудили его плотиною, которая открывалась лишь на время работы, а все остальное время была закрыта: за ночь в болотце успевало набраться достаточно для дневной работы воды.

Золотоносный песок в тачках по выкатам, т.-е. по узкому досчатому настилу, доставлялся к болотцу. Из последнего ручейком выпускалась вода, шедшая затем по системе желобов. В один из них и выбрасывался песок, пробивался и промывался. Когда все эти приготовления были закончены, Петр Иванович распорядился, чтобы с завтрашнего дня были начаты работы. Часть рабочих попрежнему будет бить шурфы, отыскивая жилу, а остальные — человека четыре—займутся вскрыванием турфов, т.-е. снятием с золотоносных песков верхнего наносного пласта — турфа— два накладыванием песков в тачки и доставкой их к желобам, и, наконец, еще двое вместе со мной — промывкой их. Сверх того, на моей обязанности лежало следить за работавшими, чтобы они не таскали с лотков осевшие крупинки золота, на что таежный рабочий всегда готов, что он умеет делать с большим мастерством и чем может совершенно спутать планы ведущего работы.

Рано утром меня и Петра Ивановича разбудил стук в дверь. Это был служащий Адрианов.

— Встава-ай!—протяжно прогудел он в дверную щель и пошел к казарме рабочих.

— Падыма-айсь, ребята, —уже веселее и повелительно крикнул он, стуча в казарменную дверь.

Через минуту она медленно заскрипела, послышался кашель, зевота и мирное перекидывание словечками, грохот самоварной трубы и частое хлопание сапога, которым старуха Авдотья раздувала огонь в самоваре.

Когда я и Петр Иванович были готовы, Фаина Прохоровна (жена Адрианова) принесла в комнату и поставила на стол поднос со стаканами, с молоком для чая и тарелкой нарезанного ломтиками хлеба, а через несколько минут и важно клокочущий самовар. К столу подсел Петр Иванович, Адрианов и я, а Фаина Прохоровна ушла к себе досыпать.

Петр Иванович, попивая чай, давал Трофиму Гавриловичу указания, где поставить рабочих на разведку, где бить шурфы, т. е. копать ямы, и где проводить штреки — длинные рвы.

Наконец, мы отправились мыть золото. Рабочие двигались один за другим по узенькой тропинке, перешли по бревну Кундат и по продолжению той же тропинки вступили в лес. Было совершенно тихо, тайга хранила спокойное молчание. Заморосил дождик. Все тона и краски смягчились, расплылись, все приняло неясные очертания, сделалось как будто прозрачным. Старые пихты, обросшие клочьями седого мха, стояли точно окаменелые в глубокой, задумчивости, простерев широкие, серо-зеленые лапы над извивающейся тропинкой, как бы желая скрыть ее от чьего-то глаза.

Через каких-нибудь полчаса мы были уже у ключика. Часть рабочих осталась здесь, а я с двумя парнями лет по 17 —18 прошел еще шагов пятьдесят к запруде болотца, где стояла бутара. Трофим Гаврилович открыл шлюз, и вода стремительно бросилась в желоба, затем в «колоду» (длинное корыто) и на «грохот», т.-е. на железную плиту с круглыми отверстиями, покрывающую собственно бутару — нечто в роде деревянного ящика с покатым дном и открытого одной стороной для выхода воды. Дно бутары перегораживается четырьмя плинтусами—деревянными порожками, у которых задерживаются крупинки золота. Но большая половина его осаждается еще в колоде, в которую сваливается из тачки песок. Длина колоды около четырех аршин, ширина—около трех четвертей и глубина около полутора четвертей. Бутара раза в два короче колоды, но немного шире ее.

Но вот из чащи доносится повизгиванье тачечного колеска, и из-за поворота тропки показывается Никита, катящий перед собою полную песку тачку. Еще минута — и к нам в колоду валится куча песку, переметанного с галькой, глиной, торфом и травой.

Вода в колоде запрудилась, замутилась и вдруг понеслась по пескам вниз бурым потоком. Я с парнями изо всех сил принялись шевелить пески в колоде гребками в роде мотыг, только с отверстиями в железках для прохода воды. Мы двигали пески вверх по колоде против струи, спускали их вниз, снова тащили вверх и опять вниз, пока вся глина не была унесена водой, пески тоже, и на грохоте не осталась куча крупной гальки и мелкого гравия. Этот материал сгребали с грохота гребком и лопатой на сторону, в отвал.

Промывка золотоносных песков на бутаре на Ленских приисках в Восточной Сибири.

Не успели мы пробить одну тачку песку, как в колоду уже летит другая, запруживая несущуюся воду. На секунду прекращается ее журчание, и вдруг сразу она бросается через песок и края колоды, обдавая нас мутными брызгами и струями. Мы опять изо всех сил принимаемся разбивать комья, протирать и промывать пески, то и дело поглядывая на дорожку — не приближается ли Никита с тачкой. Мы фыркаем и фукаем на комаров, кусающих губы, забирающихся в нос, уши, глаза, судорожно подергиваем всем телом, которое больно жалят слепни.