Михаил Кожухов - Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

Съемки на улице – настоящее представление не только для афганцев, видевших из техники только радиоприемник да автомат, но и для нас. Такая непосредственная реакция, неподдельное изумление от вида своего лица на маленьком экранчике видеокамеры! Казалось, что вот-вот кто-то крикнет: «Ай, шайтан!». И стар и млад, забыв про свое оружие, смотрели, и такое восхищение было на лицах, искренность и добродушие, что невольно казалось, что приехал сюда с гуманитарной миссией – дарить людям радость. Поколения, выросшие на войне, дети, не видевшие других игрушек, кроме патронов и оружия – это ужасает. Были и очень веселые моменты. У нас был заказан спутниковый канал для передачи материалов, а передающая антенна принадлежала турецкой телекомпании. И когда дошло дело до общения, выяснилось, что турки ни на каком языке, кроме турецкого не разговаривают. Даже язык жестов давался им с трудом. И тогда мы нашли компромисс: звонили в Стамбул и просили человека на другом конце провода перевести кто что сказал. Абсурд: русский с турком в Афганистане разговаривают по-английски через переводчика в Стамбуле. Пока ждали прибытия материала, самые смелые афганцы пробирались через ограждения поближе к иностранцам и их чудо-железкам. Я попросил в одного из них одолжить мне его «калашников». Тот нехотя дал, гадая, наверное, что я с ним буду делать. Изрядно потрепанный, с рисунками ручкой на деревянных частях корпуса, он все равно оставался орудием смерти. Вспомнил уроки НВП, разобрал – собрал. Услышал одобрительные возгласы и знакомое слово «шурави». Мол, русский, – чего от него еще ждать?

В день отъезда мы встали засветло, около пяти утра. Основываясь на опыте, мы знали, что до границы нам ехать не менее шести часов. Погрузились в два «хайлакса», тойотовских пикапа, и поехали прочь из города. Но это оказалось непростым делом – никто не знал, как из него выехать. Редкие прохожие не могли точно сказать, куда нам направляться, а постовые регулировщики еще не вышли на работу. В итоге мы выехали совершенно в другом направлении, и только тогда, когда подъехали к кордону, нам объяснили, что мы все время ехали к линии фронта. Проплутав по городу час, мы, наконец, выехали из него.

Крестьяне шли в поле, высоко в холодном утреннем небе летали американские Б-52, расчерчивая небосвод четырьмя полосами от своих турбин. По дороге к нам в кузов подсаживались попутчики, и в качестве платы за проезд показывали дорогу. В результате ценных указаний, мы добрались до места всего за три с небольшим часа. Переправились через Кульму и отдохнули. На чем только не едут люди! На ослах, лошадях, верблюдах, буйволах, КАМАЗах, танках, вездеходах. И все с объемными баулами, канистрами, иногда сундуками. Когда муж с женой – жена всегда верхом, муж идет рядом. И он никогда не допустит, чтобы жена была в худшем, чем он сам, положении.

Все обошлось. Мы вернулись живыми и здоровыми. Но через несколько дней после нашего возвращения из Афганистана пришло сообщение, что в Талукане убит норвежский журналист, отказавшийся отдать свою аппаратуру ворвавшимся к нему бандитам.

Я прилетел в Архангельск 30 августа. Самолет опоздал на четыре часа. В аэропорту я вызвал такси.

Приехал черный ниссан. Открыть багажник вышла симпатичная молодая женщина. Я хотел заехать в отель Пур-Наволок, в котором всегда останавливаюсь, а потом на кладбище, но, чтобы не терять время, решил ехать на Маймаксанское кладбище сразу.

– Так вы сэкономите тридцать минут. А вещи ваши полежат в багажнике, – сказала водитель.

– Мне только цветы надо купить.

– Купим!

И мы поехали через, уже почти не существующую, Соломболу. Деревянный город с деревянными мостовыми и деревянными тротуарами. Он в прошлом. В том прошлом, в котором и строки песни «…А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы…» Город пустой, народу в нем мало. Просторно. Спокойно. Очень спокойно. Как на кладбище…

Маймаксанское кладбище самое грустное кладбище из всех кладбищ, которые веселыми и не могут быть. Но это… Огромное растущее с гигантской скоростью. На песке. С истеричными криками чаек. Могилами молодых. И заброшенными надгробиями. Иногда абсурдными. С низкими деревьями, иван-чаем, пронизывающим своими розовыми гламурными цветами – скорбное пространство.

Надо сказать, что туда мы ехали молча. Я представил себе, сколько ей за день приходится выслушивать всяких глупостей. А в голову лезли исключительно они. И я молчал.

Обратно же разговорились. Кладбище нас объединило.

Выяснилось, что мой водитель – мать-одиночка, что она имеет высшее химическое образование, что работы в Архангельске нет.

В отеле я понял, что мой андройд остался на заднем сидении в такси. А в нем – всё. Я был в панике. Завтра прилетала группа из 12 человек, которую я должен был везти на Соловки. Диспетчер, к счастью, быстро нашел её (водителя), и она сказала, что телефон лежит на заднем сидении. Через 20 минут я встретил безработного, но гордого химика, как родного. Мы улыбались друг другу. Она пожелала мне быть внимательней. А я и был внимательным… к ней. Она даже удивилась, мол, даже так…

Но ужинать я пошел один в ресторан Небо. Последний этаж упомянутого мной отеля «Пур-Наволок». Это лучший отель в Архангельске. Стоит он на берегу Северной Двины. Окна ресторана выходят как раз на нее, на набережную, на широкую полосу песчаного пляжа. Прибавьте сюда еще остатки белых ночей и северное небо, меняющееся каждую минуту. Плюс Пино Гриджо, которое в больших количествах я пью в Венеции, но здесь с местной треской, с местными грибами и немного картошки. Рулет. Все это красиво и вкусно. Если бы не маслины из банки, которые были тут же отправлены в ссылку.

Пур-Наволок – это мыс откуда начался Архангельск. Пур с финно-угорского – быстрый. Пурга отсюда. А Наволок – нанести, наволочить. Наволочка, думаю, сюда корнями уходит. Отлогое, выдающееся место в реке.

Я очень люблю набережную Северной Двины. При всей моей привередливости здесь стоят два очень трогательных памятника. Тюленям, спасшим многих людей жиром, шкурами и мясом во время войн. «О, сколько ты народу спас от голода и холода!» – это надпись на памятнике. Второй – юнгам северного флота из Соловецкой школы юнг.

С одним бывшим соловецким юнгой и героем войны я не раз выпивал в конце 70-х. Мы работали вместе. Это он научил меня такому эксперименту. Берешь двух мух, сажаешь на каплю водки и накрываешь стаканом. Стадия 1. Мухи трахаются. Стадия 2. Мухи дерутся. Стадия 3. Мухи ложатся на спину и умирают. «Ну и чем мы отличаемся от мух?» – спрашивал многозначительно Игорь Чайка.

Народу в Архангельске мало и даже вечером в хорошую погоду на набережной не многолюдно. Совсем нет пьяных. Совсем никакой агрессии. Гуляют, катаются кто на чем хочет, целуются, купаются и даже играют на гитарах.