Михаил Кожухов - Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

Перед старушкой встает на колени Бобби. Сейчас их глаза на одном уровне. Они безмолвно общаются. По его щекам торят дорожки слезинки. Она взглядом останавливает их. Он улыбается. Она передает ему силу. Он склоняет голову. Она смыкает ресницы – благословляет. Все это общение происходит в полном молчании, лишь взмахами веера девочка нарушает тишину.

Он целует ее руки, встает и рассказывает на бирманском о нас. О том, что мы приехали из далеких стран. О том, что мы знакомимся с Бирмой… Монахиня По моргает несколько раз, и мы отчего-то сразу понимаем, что она приглашает нас подойти к ней. Сначала мистер Грах, спрятав потухшую сигару в карман шорт. Затем Стив, его еще пошатывает от бетеля. Наступает моя очередь. Я склоняюсь перед ней. Прикасаюсь к ее ладоням. Беру их в свои. Они, маленькие и сморщенные, запросто умещаются там. Это не тот случай, когда надо что-то говорить или о чем-то просить. Я просто смотрю в глаза.

Точнее непросто смотрю в глаза. Я где-то читал, что ад – это твоя совесть. Что душа наша настолько чиста, что когда она покидает тело и возвращается в свои святые миры, то прежде она видит всю жизнь, прожитую в этом теле и в этом воплощении. Видит все как есть, без пелены человеческих амбиций и тщеславия. И вот тогда ей, божественной и светлой душе, становится невыносимо стыдно. И больно от стыда. От осознания на какие интриги, карьеры, обиды, ссоры и предательства было потрачено время, отпущенное тебе для любви. Это и есть чистилище. Так вот, глаза По – это глаза Совести. В них столько света и счастья, что ты моментально понимаешь всю суетность и бессмысленность большинства своих поступков. В них столько любви и ласки, что ты тут же эти поступки прощаешь себе.

И кроме, как настоящим чудом, я не могу назвать ощущение, когда ты сидишь у приговоренного к смерти, с медицинской точки зрения, человека, но наполняешься при этом жизнью. До самых своих краев. (см. фото 79)

Фото 79. Повозка, запряженная волами

Фото 68. Флаги на карте

Нельзя сказать, что я очень хотел поехать в Афганистан. Скорее наоборот. Но профессия позвала – деваться было некуда. И все бы ничего, только сроки командировки пришлись на самый разгар боев по вытеснению непримиримых талибов с занятых ими территорий. Вкус приключений начал ощущаться уже с первого посещения афганского посольства в Душанбе. Поразила цена визы – 200$. Насторожила страница со штампом – номер 13. С ценой понятно: как еще консульские учреждения беднейшего государства соберут урожай с виз, как не с журналистов во время войны? Как говорится: кому – война, кому – мать родная. А насчет страницы – так я не суеверен.

Все предыдущие группы журналистов попадали в воюющее государство либо на автотранспорте в составе специальной колонны (по одиночке запрещено, а на конвое зарабатывало таджикское МВД), либо на простреленных насквозь вертолетах афганских ВВС (прибыль шла МВД Афганистана – если такое ведомство в то время вообще существовало). Кто-то решил, что идея конвоя себя изжила, а афганские вертолеты ненадежны, и тогда было принято решение организовать перелеты под эгидой МИД Таджикистана. На такой рейс я и попал. Дата вылета постоянно переносилась, и в итоге он был назначен на 13 ноября – число меня снова не смутило. Быть первыми всегда тяжело и боязно. Когда я увидел список пассажиров, то уже не удивился: нас набралось 13 человек.

С аппаратурой и провизией мы заняли весь маленький Ми-8. Те, кто ехал в кратковременную командировку везли с собой все: консервы, печенье, чай, кофе, воду из расчета 5 литров на человека в день, лапшу быстрого приготовления, теплую одежду, средства от насекомых, мобильную спутниковую связь в двух комплектах. Японцы по привычке ехали с чемоданами, и это придавало поездке налет какого-то фарса. Сидящий рядом араб работал вместе с турком для французов. Выяснилось, что мы еще и «соседи»: когда я езжу в Дамаск, то живу в городе-спутнике – Думмаре, в 11 районе, а он был из 10-го, так что нашлось о чем поговорить в полете. Почти все были вольнонаемными. Западные (да и восточные, впрочем, тоже) телекомпании опасались посылать в неблагонадежный район ценные кадры, поэтому были в основном сотрудники московских представительств и стрингеры. Только работающие в кадре корреспонденты были «настоящие».

Отбывающие веселились, скорее больше для того, чтобы подбодрить себя и скрыть волнение. Но был среди нас один по-настоящему веселый американец, толстый с наполированной лысиной, совершенно очаровательной улыбкой, постоянно задававший забавные вопросы: «Слушайте, а что такое «стан»? Тут все вокруг в «станах»: Таджикистан, Узбекистан, Киргизстан, теперь вот Афганистан – что эти «как-их-там-станы означают?». Оказалось, что он за все свои сорок с лишним лет никуда из Бруклина не выезжал. А сейчас ехал техником по телевизионному оборудованию, говорил, что поработает месяц – потом год будет жить в свое удовольствие. Дети живут отдельно и не заботят его. Но для мамы он снимал видео-письмо: почти не выключал камеру, снимал все, что видит сам, периодически поворачивая ее на себя, говорил: «Мамуля, привет!». Камера была новая, неосвоенная, поэтому ему приходилось выяснять, как она работает, в процессе съемки, даже не прерываясь на паузу. Перед вертолетом он стал напевать песенку из мюзикла, где была строчка: «Скоро мы увидим волшебника страны Оз». Я решил схохмить и спросил: «Вы имеете в виду Бена Ладена?». Шутка имела успех.

Даже с воздуха афганская территория отличается от соседней таджикской. Стоит только перелететь Пяндж, как не только исчезают дороги и линии электропередач, но даже цвет земли меняется: сочная зелень травы становится жухлой и безжизненной.

Поднятая вертолетом пыль оседает, и прибывшие, с помощью встречающих коллег, начинают растаскивать по автомобилям свои вещи, выброшенные впопыхах при приземлении: вертолет должен был сразу улететь и нас попросили выгрузиться при вращающихся лопастях. Никакой проверки документов. Но это объяснимо: с нами всегда рядом полевой командир в чине полковника, хотя по внешнему виду не скажешь: «пуштунка», длинный халат, четки, стоптанные туфли и единственный элемент, выдающий армейского – камуфлированная куртка, правда, американская. Такая почти у каждого: в воюющем государстве все военные. Его присутствие – залог безопасности и ключ к решению многих каждодневных проблем.

Едем через поселение, оно в буквальном смысле выросло из земли – все дома построены из того, на чем стоят – глины. Перетертая в мельчайшую пудру она везде – в носу, волосах, еде, одежде. После возвращения она еще неделю будет выходить из легких. Приграничная деревня называется Ходжа-Бахаутдин, в ней расположены корпункты всех СМИ, освещающих события, а также отделение афганского МИДа, выдающее всевозможные справки и разрешения на передвижение по стране. Наш переводчик, нанятый еще в Таджикистане, уже нашел для нас ночлег, но нам сначала нужно провести прямой эфир. После него сопровождающий полковник сообщил, что заказал столик в ресторане и приглашает нас на ужин. Это приглашение прозвучало дико, но отказываться было нельзя. На улице стало совсем темно, электричества в посёлке нет и в помине. Автомобильные фары и керосиновые лампы – вот основные источники света. «Ресторан» ничем не отличается от соседних зданий, это одноэтажное сооружение с просторным общим залом, искореженным рукомойником и огромной лужей у входа. Помещение, в котором находилось человек сто с автоматами, пулеметами, винтовками и другими орудиями убийства, освещалось несколькими керосиновыми лампами, а в углу негромко трещал китайский радиоприемник. При нашем появлении все разговоры разом стихли, и все сто лиц посмотрели в нашу сторону. Было ощущение, что в салун зашел индеец, и кто-нибудь из ковбоев обязательно устроит ему каверзу. Распорядитель быстро увел нас с глаз долой в отдельную кабинку. Принес керосиновую лампу. Клеенку постелил на пол, прошелся по ней босыми ногами. Вдоль стен лежали в скрученном состоянии ватные матрацы – скорее всего ночью заведение работает и как гостиница. Вскоре на клеенке появились вытянутые тонкие лодочки лепешек, острая приправа, плов и светло-желтый чай, напомнивший разбавленный в воде люминесцентный желтый фломастер. Перед отъездом мы с коллегой договорились ничего местного не есть, но не есть было нельзя – приглашающий обидится. Поинтересовавшись у переводчика, прожившего там уже больше месяца, как обстоят дела с едой, узнал, что афганцы очень щепетильны в этом вопросе и всегда готовят «на совесть». Я решил все-таки поесть, во-первых, довод оказался убедительным, а, во-вторых, есть уж очень хотелось. Протерев для успокоения предложенную ложку проспиртованной салфеткой, принялся за ужин. Признаться, никогда в жизни не ел такого вкусного плова. От чая, правда, пришлось отказаться, но все остальное было по-настоящему вкусно. То, что я ел ложкой, а не руками, спасло меня от расстройства желудка, постигшего многих из нашей группы на следующее утро.